- Вы грубите, это неприятно.
Его глаза потемнели, а губы поджались - не было больше в его лице ничего игривого и приторного.
- Решили меня отчитать?
- А что, получилось?
У меня сердце замерло от своей же наглости. Но и выносить больше такое уничижительное обращение я не могла. Не этому меня учили в славном доме Фенг.
- Хочу напомнить вам, генерал, что я Вестник. И вам поручили обо мне заботиться.
Он шагнул ко мне так резко, что я отшатнулась, но его лицо все равно оказалось очень близко. Ярость в его глазах была настолько хищной, что мне стало страшно.
- Мне приказали вас обучать, госпожа. Про вашу защиту и безопасность ничего сказано не было.
Казалось еще немного, и я потеряю сознание. Он ведь и правда может убить меня прямо здесь, никто и не узнает - слуги ему слишком преданы. А я слишком слаба, чтобы оказать достойное сопротивление. Поможет ли мне Сонг? Учитывая, что она не сводила восхищенного взгляда с генерала, быть уверенной в ее преданности не приходилось.
- Что же вы замолчали?
Выдохнул он мне в лицо, обдавая тошнотворным запахом крови - у самого уголка его рта было размазано кровавое пятно - видимо он все же получил достаточно серьезные ранения, если остались следы внутреннего кровотечения.
- Вам лучше отдохнуть, - просипела я и осторожно отстранилась - Прошу меня простить.
Есть мне совсем расхотелось, лучше позже послать Сонг на кухню, чем остаться и провести трапезу в обществе этого грубияна.
12. Донхэ
- Я рад, что вы удержались.
Провожая девушек взглядом, я медленно выдохнул. Туенг был прав - ее слова взбесили меня, и я оказался на грани. Так приятно было ощутить давно забытый трепет - желание убить из удовольствия. Мне всего лишь стоило протянуть руку и сомкнуть пальцы на тонкой шее - одно резкое движение и всему пришел бы конец. Ее упрямый взгляд постепенно стал бы терять выразительность, а уста, дрогнув в предсмертной судороге, замолкли навсегда. Только вот потом возни и проблем было бы слишком много, на это у меня не было сейчас времени.
День клонился к закату - мне всегда было спокойнее в темное время суток, люди уставали и теряли бдительность. В это время мне было легче дышать, силы сами наполняли мое тело и было проще прислушиваться к внутреннему голосу, который уже вторую ночь подряд нашептывал мне странные вещи. Он странным образом был похож на голос Туена, который тоже неустанно повторял, что мне стоит поторопиться, ведь теперь, когда Вестник заявил о себе, могло произойти что угодно. И, наверное, он был прав. Но что я мог сделать? Неопределенность угнетала.
Видимо поэтому я сегодня был так не сдержан на поле битвы. Даже солдаты, с которыми мне не раз приходилось плечом к плечу идти в бой, бросали в мою сторону удивленные взгляды и их можно было понять. Я прославился не только тем, что не проиграл ни одного сражения, но и тем, что всегда относился к противнику с уважением, не терпел проявления неоправданной жестокости. Ведь именно так древний полководец Ля Сяо завещал поступать - книги с его трактатами я знал наизусть. Людям нравилось, такое поведение быстро сделало меня любимцем армии, вот только никто даже не догадывался, что это был лишь просчитанный ход, чтобы завоевать их сердца. А сегодня они смогли увидеть часть меня настоящего и оторопели от ужаса. Ничего такого, чего бы я не ожидал, но почему-то меня это задело.
И все же это были мелочи - пошепчутся и забудут, меня интересовали более важные вещи. Больше четырехсот лет я скитался по миру, пытаясь найти утешение в силе, власти, удовольствии, но никак не мог успокоиться. И тогда я услышал легенду о воскресающем ожерелье - именно тогда мое существование обрело смысл. Именно ожерелье - моя главная цель, все что я делал помимо - всего лишь способ скоротать время и уберечь себя от скуки.
- Аи..
Резкая боль вернула меня к реальности, развивая наваждение.
- Я не так хорош, как невеста наследного принца, зато жизнь вам спасаю.
Туен бережно собрал с моего тела талисманы заживления, и сложил их на столике. Странный человек - я придумал эти заклинания уже давно, и мог прекрасно восстановить их по памяти, но этот чудак утверждал, что они были выписаны на особой бумаге и чернилами из особой охры, приготовленной из священной глины, а значит были бесценны. Я сомневался в этом, но относился к этой причуде с пониманием - каждый из нас справлялся с тоской по прошлому по-своему.