– Значит, ты говоришь, среди них был один рыжий? – стараясь не выказывать волнения, переспросил Иван Максимов, вспомнив последнее слово, сказанное умирающим Колокольцевым.
– Я бы даже сказал, что больше каштановый, чем рыжий.
– Опиши подробнее, как он выглядит.
– Высокий, скуластый, на губах ехидная ухмылка. Силен. Это сразу видно… Вроде бы и молодой на рожу, даже двадцати пяти нет, а смотрит так, что до селезенок пробирает. Сразу видно, что фраерок непростой, без перышка не ходит.
– А другие?
– А что другие? Рыжий у них за главного, все ему в рот смотрели. Подмял он их под себя!
– Ты ведь из блатных? – напрямую спросил Максимов, продолжая буравить говорившего взглядом.
Опытному оперативнику было понятно, что перед ним блатной, причем сильный, с немалым авторитетом в своей среде. Знающий себе цену, способный за себя постоять. И вместе с тем он разительно отличался от всех прежних его «клиентов». Во время разговора они страдают некоторой манерностью, редко наблюдающейся у обычных граждан. Другие могут быть неоправданно суетливыми, третьи – заискивающими, преданно поглядывающими в глаза, что встречается у людей, желающих заполучить какую-то выгоду.
Этот же вел себя иначе, достойно, что ли… На равных. И вместе с тем прекрасно осознавал, с кем общается. Иной раз в его речи проскальзывали какие-то покровительственные нотки, не встречающиеся у обычных блатных.
А еще заключенные, побывавшие на зоне, отличаются испорченными зубами. Часто потемневшими от чифиря. Некоторые, лишаясь зубов, вставляли железные, нередко золотые фиксы, но этот блатной имел едва ли не идеальные зубы, и было заметно, что об их состоянии он тщательно заботится.
У бродяг, прошедших через тюрьмы и лагеря, руки были исколоты кривыми портаками – от привычных перстней до корон, – но у человека, стоявшего напротив, на холеных пальцах не было ни черточки.
В богатой картотеке Московского уголовного розыска человека с таким описанием не существовало. В сводках тоже не встречался. Через московские пенитенциарные учреждения не проходил.
– Не напрягайся, – усмехнулся незнакомец. – Не вспомнишь.
– Кто ты? – спросил капитан Максимов, не сводя с незнакомца настороженного пытливого взгляда.
– Мое имя тебе ничего не скажет. – Улыбнувшись, мужчина показал ровный ряд зубов и добавил: – И кличка тоже.
– Тогда зачем ты сдаешь своих?
– А вот здесь ты не прав, начальник, – слегка нахмурился неизвестный. – Они мне не свои. Своих я не сдаю. Это чужие, а залетных мне не жалко. – Его лицо вдруг приняло каменное выражение. – Нам проблем не нужно. Ты же первый придешь к нам разбираться. Наломаешь дров, станешь беспредельничать, а нам такой расклад ни к чему. Найдутся люди, которым это не понравится, и они захотят тебя остановить.
– Это как же? – усмехнулся Максимов.
– А грохнут просто из-за угла! А это опять для нас всех чревато непредсказуемыми последствиями.
– Правильно говоришь.
– Вот этого мы и не хотим. Опять нас прижимать начнут!
– Кто он, по-твоему, этот рыжий? Откуда взялся?
– Скажу тебе так, начальник, прежде я его не видел. Какой-то мутный он… Хотя и зеленый. Как стекло от пивной бутылки.
– Вижу, ты весовой. Может, давай подружимся: ты мне поможешь в моих делах, а я, если какая-то нужда возникнет, тебе помогу.
Незнакомец отрицательно покачал головой и хмыкнул:
– Купить меня хочешь, начальник? Я не продаюсь. Не обещаю, что мы будем дружить, но помогу тебе этого гаденыша отловить. Пошел я, начальник, дел невпроворот. – Он поправил воротник, спрятавшись от очередного порыва ветра. – Да и тебе пора. Жена с сыном, наверное, уже беспокоятся.
Капитан Максимов внимательно посмотрел вслед удаляющемуся вору. Знал, что тот не обернется. А может, ему почудилось и не было никакой насмешливой интонации в его последней фразе? Откуда же ему известно про жену и сына?
Сразу после рынка Иван Максимов направился в управление, где его ожидала женщина лет сорока. В крупных темно-синих глазах глубокое горе и большая надежда на то, что здесь ей непременно помогут.
– Вы ко мне? – участливо спросил Максимов.
– К вам… Дело в том, что у меня украли карточки.
– Пройдемте в кабинет, расскажете обо всем там.
Вошли в кабинет. В небольшом помещении полутьма. Окна плотно зашторены. Включив свет, Иван предложил присесть и, когда женщина села на один из свободных стульев, спросил: