Прокурор внимательно улавливал каждое моё слово и возражений против такого допроса не имел. Судья также с интересом наблюдал за всем этим. Журналисты перестали суетиться и затихли. Джессика продолжала:
- Вы можете нам ответить! Зачем вы тогда так поступили?
- Он был смертельно болен,- крайне неубедительно ответил я. - Я хотел ему просто помочь.
- Так давайте будем тогда «помогать» всем больным? Отчего же нет? - спросила она ядовито. Я молчал. У меня не было ответа. - Кому вы на самом деле помогали? - не отставала она и приблизилась ко мне с выжидающим, полным понимания, взглядом. - Ну, отвечайте же?! - добавила она уже более строго.
- Агнес,- непроизвольно вырвалось у меня.
- Потрудитесь объяснить, что всё это значит! - воскликнул возмущённый судья.
- Я веду допрос,- спокойно ответила Джессика.
- Какое отношение имеет к делу воспоминания из детства? - продолжал наступать судья тем же приказным тоном.
- Я ведь не упоминала, что это воспоминания детства,- ловко парировала она.
- Тот случай был необходим для того чтобы он научился ценить жизнь! - грозно заявил он, чем вызвал суету среди присутствующих.
- Он и научился ценить. Только не свою жизнь, а другую! - не сдаваясь, отвечала она.
- Ты что осуждаешь меня за это?
- Да,- настаивала она. - Это был жестокий урок! Тебе так не кажется? - припирала она его взглядом, заставляя пятиться.
Прокурор не вмешивался в их перепалку и сидел полностью обескураженный происходящим.
Их голос становится запредельно громким и перерастает в крик. Невыносимый шум! Голова вот-вот разорвётся! Судья, Джессика, прокурор, остальные присутствующие и наконец, все стены расплываются и исчезают бесследно. Я проваливаюсь в пропасть! Вспоминаю...
После результатов анализа, я узнал, что болен. Видимо это случилось после нашего безумного прыжка с уступа. Сначала мне казалось это ошибкой, но потом начали проявляться симптомы, о которых предупреждал меня доктор. Головная боль рьяно выбивалась наружу, и мне казалось, что мой череп просто не выдержит! После нарушения внимания всё стало ещё хуже. Далее появилось и расстройство зрения. Поначалу я тайком уходил в больницу, делая вид, что иду на работу, которой у меня не стало после приговора врача. Симптомы вскоре усилились.
Я расстался с Ханной только из-за своей болезни. Мы были женаты, и я должен был оградить её от себя. Оградить настолько, чтобы она больше не слышала обо мне. Пусть лучше думает, что у меня всё хорошо. Мне пришлось сыграть роль циничной твари ненадолго. Нужно было сделать поддельные документы, чтобы меня приняли за другого человека. Человека без родственников!
Оружие я приобрёл с помощью тех же документов. В глушь я добрался на общественном транспорте. А дальше всё просто. Найти заброшенный дом в той части города не составило особого труда. Обстановка внутри была мерзкая, но меня это не смущало. Там даже было грязное треснувшее зеркало, которое я протёр по диагонали тыльной стороной ладони. Я делал это впервые, и нужно было себя зрительно контролировать. Волнение не унималось. Приставил револьвер к виску. Возможно, что именно из-за волнения расстройство зрения усилилось. Двоение в глазах. И вот я уже вижу в зеркалах два абсолютно одинаковых человека с револьвером у виска. Нарушена ориентация в пространстве. Мне становится хуже и ничего больше не остаётся. Выстрел...
Белый свет! Яркий белый свет режет глаза! Всё плывёт. Я очнулся. Ужасно болит голова. Я в больнице. Пытаюсь пошевелить головой. Снова боль. Это невозможно! Справа от меня Ханна! Она спит в больничном кресле. Пытаюсь пошевелить рукой. Не выходит! Продолжаю смотреть на неё. Она изменилась. Похудела и лицо измученное. Мои глаза скользят чуть ниже. Она беременна! Это чудо!
В дверях появляется медсестра. Она удивлена.
- Не будите её,- чуть слышно срывается с моих засохших губ. Она понимающе кивает мне в ответ.
- Она здесь давно? - спрашиваю я.
- Уже четыре месяца. Она пришла в эту больницу, чтобы проконсультироваться по поводу своей беременности. И совершенно случайно вас узнала, когда искала врача. Вы находились без сознания, на волоске от смерти после того случая.
- Четыре месяца,- задумчиво повторяю я.
- Да. Вы были в коме всё это время. Сейчас я позову врача. Вас нужно срочно осмотреть.
Медсестра исчезает, а в моей голове не умолкает вопрос Джессики:
- Почему ты не веришь, что всю жизнь можно любить одного единственного человека?
Я смотрю на Ханну. Заново понимаю, что она беременна. Это чудо! Заново понимаю, что я счастлив! И отвечаю:
- Можно любить и двоих...
- Eugene Gets