У меня тоже мерзли уши, но полотенце мое лежало на дне вещевого мешка — нужно было его снять, поставить па землю, нагнуться, а у меня ломило поясницу, и казалось, что, если я начну это делать, обязательно разболится голова. Ходить было легче, чем стоять. Я мог бы, кажется, целую неделю шагать не останавливаясь.
Со вчерашнего дня я ничего не ел. Не знаю отчего. II утром тоже не ел. Только воды выпил. Теперь у меня во рту было горько и сухо. Попить бы...
На боку у меня висела фляжка с водой, стеклянная фляжка, обшитая шинельным сукном. Я вытащил пробку, поднес фляжку к губам, но вода почему-то не лилась, а юлько капала. Капли были очень холодные. Я встряхнул фляжку, и в ней что-то зазвенело, будто стекляшки. Это в воде появились льдинки. Из-за них я не мог напиться как следует, а сосал по каплям. Во рту было все так же горько, и нога болела с каждым шагом сильнее. Я уже стал прихрамывать.
Мы пробыли целый день на холоде и на ветру. Смеркалось, когда мы вступили в какую-то деревню. Это была бесконечная деревня. Мы шли по ней полчаса, час, полтора часа, а она все не кончалась. Мы шли улицей, потом переулочками, мы видели мельницы на пригорках. Казалось, что деревня уже кончается, но за мельницей снова начиналась длинная улица. Мы никого почти не встречали на пути, и не у кого было спросить, что это за деревня, когда будет ее конец.
Так и не дойдя до края, мы остановились. Прибежал квартирьер и отвел нам несколько хат. Здесь мы могли располагаться.
С трудом волоча свои корабли, я пошел в самую ближнюю хату. Открыл дверь и остановился. После свежего воздуха у меня закружилась голова. Дальше идти было некуда. На полу вповалку, не оставляя ни одного вершка свободным, спали люди: здесь еще до нас разместилась какая-то часть.
— Некуда, некуда! — закричала хозяйка с печи. — Куды ж еще?
На столе посреди хаты спало двое или трое. При свете каганца я разобрал, что в углу хаты, у стены, стоит небольшой стол, на котором никто не спит. Я решил добраться до этого стола и, подняв винтовку, пошел, стараясь ступать между спящими. Я почти никого не разбудил. Один только красноармеец спросонья выругал меня, погрозил кулаком, а потом сразу упал и заснул.
Я добрался до столика, положил на него винтовку, лег на нее животом, и, вобрав голову в плечи, сразу уснул, как провалился.
Мне, должно быть, снилось что-го, и поэтому я долго не мог разобрать, во сне ли меня зовут или наяву.
— Борис, Борис! Борька Вельтман! Здесь ты, что ли?
Это было наяву. Я с трудом раскрыл глаза. Меня звали откуда-то издалека, с порога. Ломило кости, было жарко и по-настоящему уже болела голова. Я вглядывался в полумрак.
— Вставай скорей! К командиру роты. Князев зовет.
На плечах висела тяжесть, было трудно дышать. Я медленно сполз со стола, подтянул сбившийся ремень на полушубке, поправил подсумок, хотел взять и мешок, но потом решил оставить его и стал пробираться к выходу между спящими людьми.
Я вышел на улицу. На улице все переменилось. За несколько часов, что я спал, нас нагнала зима.
Крутила метель, все было покрыто снегом. Я глотнул холодного воздуха и пошел. Шел, дыша открытым ртом, ловя снежинки на язык. Они таяли у меня на лбу и на щеках.
Впереди меня шел Степаненко. Между нами было шагов пятнадцать, но я никак не мог его догнать, чтобы пойти рядом. Мысли у меня прыгали и вертелись лихорадочно и быстро, а ноги шли медленно и никак не могли догнать Степаненко.
В одной из хат за столом сидел Князев, перед ним стояло несколько ребят.
— Последнего привел? — спросил он Степаненко.
— Все, товарищ командир, — ответил тот.
— Ну вот, ребята, — сказал Князев, и голос его донесся до меня как будто издалека. — Вне очереди придется в наряд.
Он что-то говорил еще, но я понимал плохо.
— Поняли? — спросил он. — А ты тоже понял? — обратился он ко мне.
Я кивнул головой.
— Что, ребята, холодно выше среднего, а? Плевать, не у мамаши на печке. Ну, ты, герой! Тулуп дать, что ли?
Я замотал головой:
— Тулуп? Нет...
— Чего это ты? — удивился Князев. — Замерзнешь, дурень.
— Жарко, — проговорил я с трудом. — Не надо тулупа.
И в самом деле, мне было жарко. Я расстегнул верхний крючок полушубка и освободил шею.