— Ну, валите, только чтоб не спать, а то... дальше некуда.
— Пошли! — скомандовал Степаненко.
— Стой! — остановил его командир. — Вельтмана отставить. Четырех довольно. Пусть досыпает...
— Яс ними, товарищ командир, — пробормотал я.
Я хотел ему сказать, что не подведу, что он может меня послать спокойно куда угодно, что я оправдаю его доверие. Но вместо этого я бормотал что-то неразборчивое и несуразное, потому что мысли в голове очень путались.
— Ладно! — отрезал Князев. — Как я сказал...
Я вышел вслед за ребятами. Они пошли вправо, куда-то завернули и сразу пропали, как будто их и не было.
Я тупо соображал, куда надо идти. Метель и жар все спутали в моей голове. «Налево», — решил я и пошел налево.
Ветер дул мне в лицо, и снег забирался за ворот полушубка. Шерсть у шеи сразу смокла, и я все крутил головой, чтобы отвязаться от неприятной мокреди. Я повернулся спиной к ветру и шел задом наперед, пока не наткнулся на какой-то забор. Черт его знает, куда здесь нужно поворачивать, все хаты похожи одна на другую! Которая же моя? Ага, я забыл, ведь надо повернуть в переулок. Где же он? Этот, что ли?..
Я повернул в переулок — вот второй, третий, пятый дом по левой стороне. Нет, не то, там тополь будто около хаты стоял. Крутило так, что в двух шагах ничего нельзя было разобрать. Нет, все-таки не здесь. Я повернул назад, свернул еще куда-то и, неожиданно очутившись перед ветряком, прислонился к тыну. У меня закружилась голова, и я сел, вернее — сполз на землю.
Сколько я так просидел, не знаю. Стало холодно ногам. Снег давно проник в расползавшиеся швы моих кораблей и растаял внутри. Ноги окоченели. Я встал и опять пошел. Мне все казалось, что я где-то близко от своей хаты. Плюнуть, что ли, и постучаться в другую? Нет, надо ту найти во что бы то ни стало. Ведь у меня там вещевой мешок остался. Какая метель и как голова болит!
Я петлял по улицам и переулкам, и все они были одинаковые. Несколько раз я натыкался на мельницу, но никак не мог понять, одна и та же это мельница или все разные. Потом, чтобы отвязаться от этой надоевшей мельницы, пошел прямо по широкой нескончаемой улице.
Метель утихала, ветер слабел, снежинки уже не плясали в воздухе, а ровно ложились на землю. Снегу нанесло много.
Наконец улица кончилась и вышла в поле. Уже серело, и я остановился, прислонившись плечом к дереву.
«Почему это Князев сказал: «Отставить Вельтмана»? — вдруг подумалось мне. — От чего отставить? И от караула отставить? Не верит! Думает — засну, как тогда, у арестованных. Что, я хоть раз заснул после этого? Хоть один наряд получил?» Я был так взбудоражен своими мыслями, что даже замахал руками.
И вдруг я пришел в себя. По краю поля, приближаясь ко мне, двигались три черные тени. Они бежали, пригнувшись, потом остановились и пропали. Я даже подумал: не померещились ли они мне? Но нет, вот они опять побежали пригнувшись и опять остановились.
Голова моя стала работать ясно, и я вдруг забыл, что она у меня болит. Сердце забилось. Я прижался к дереву — совсем вдавился в него. Они подбежали еще ближе, потом еще, вот-вот будут около меня... Я выглянул из-за дерева. Что же это такое? От жара мне это кажется или на самом деле — у них на шинелях погоны! Кровь билась у меня в ушах. Что делать? Выждать? Стрелять? В магазинной коробке у меня пять патронов.
Они стояли, оглядывались по сторонам, потом двинулись по улице дальше, туда, откуда я пришел... Тихо пошли — даже снег под ногами у них не скрипел. Он был рыхлый.
Я нащупал свою винтовку. Я еще не знал, что сделаю в следующую секунду, но сразу вспомнил все, чему меня учили на деревянных патронах: тыльной стороной руки повернуть затвор, дослать патрон в патронник, нажать спусковой крючок.
Я повернул голову и в утренней мгле увидел, как во всю ширину поля прямо на меня цепью шли тени людей. Напрягая глаза до боли, я стал вглядываться в идущих на меня людей.
И вдруг в одном из них я узнал Кольку Колесниченко, в гимназической фуражке набекрень, с кокардой посередине. Он шел прямо на меня.
Не мерещится ли мне? Все равно! Ну, Колька, я или ты!
Я поднял винтовку, прижал приклад к плечу и прицелился. Теперь уже не один Колька, а двадцать, пятьдесят, двести Колек шли на меня. Я выбрал одного и, когда подвел мушку и рассчитал, что попаду, нажал спусковой крючок. Это был первый мой выстрел боевым патроном. Я почувствовал отдачу в плече и удивился, что она такая слабая. Но почему-то я не удержался на ногах и свалился. Я видел, как упал мой враг, услышал частый треск, крик, похожий на долгое «ура», и больше ничего не видел и не слышал.