— Дармоеды, инвалидная команда! — ругался Ковалев. — Жрать борщ их есть, а сбегать за борщом их нету!
— Не ругайся, Ковалев, — примирительно сказал Миша.
— Ну вас к черту! — огрызнулся Ковалев и вытащил из кармана ложку.
Прокошин стал нарезать хлеб, аккуратно, не роняя крошек.
Огромный круглый прокошинский котелок стоял на полу. Наполнять его доверху и приносить полным умел один только Ковалев. Он и был постоянным фуражиром четверки, что давало ему право ругаться столько, сколько он хотел. Он съедал большую часть принесенного, но при этом были сыты и все остальные. Другого такого ловкого, зубастого и смелого человека не было во всей роте.
Все четверо принялись за еду. Ковалев ел быстро, заедая борщ огромными кусками хлеба. Прокошин ел солидно и степенно, не проливая ни капли. Миша, глядя на Прокошина, подражал ему. Все трое ели большими деревянными ложками. Только Виктор, вытащив металлическую, еще домашнюю ложку, обжигаясь и дуя на горячий борщ, ел, наклонившись над общим котелком.
Ковалев перестал есть и посмотрел на Грацианского.
— Товарищ Прокошин, — сказал он насмешливо, — у меня сердце болит, когда я смотрю^ как кушает этот иптел-лигент. (Слово «интеллигент» он произнес почти «ин-теллихент».) У меня до тебя большая просьба: научи его кушать, как люди кушают, а не как свиньи над корытом.
Грацианский остановился и растерянно посмотрел на Ковалева.
— Что ты смотришь на меня? С твоей серебряной ложки в котелок капает.
— У него ложка не солдатская, — добродушно сказал Прокошин. — На, Витя, тебе способней будет, божья душа... И как только ты в солдаты попал? — Он протянул Грацианскому деревянную ложку.
Тот было хотел отдать в обмен свою, но Прокошин отмахнулся:
— Твоя, брат, ложка дорогая. Ковалеву отдай, он ее сменяет.
— То-то! — подмигнул Ковалев. — Учись у людей. — Он сунул ложку Прокошину и сказал: — Побережи, старик!
Горячая еда совсем разморила Мишу, он уснул, даже не разувшись, и уж не видал, как хозяйственный Прокошин убрал котелок, погасил каганец и, уступив часть своей шинели Виктору, улегся рядом с ним.
Миша проснулся оттого, что его расталкивал Ковалев:
— Вставай, чертяка! Тут из-за него весь взвод перебудили... Его старшина зовет, а из-за него людям спать не дают.
Ковалев преувеличивал: взвод спал, классная комната полна была храпом и сонными вздохами. Проснулся один только Ковалев, который спал чутко, по-звериному, и просыпался мгновенно.
Миша поднял голову и еще сонными глазами увидел в дверях дневального со свечой. Он поднялся, взял винтовку и вышел в коридор.
Старшина передал ему поручение командира роты: отнести пакет в штаб бригады — Канарская, 17 — и долго объяснял, как найти улицу, видимо и сам не зная точно, где эта улица находится. Запутавшись под конец, он спросил решительно:
— Ты что, в гимназии учився?
— Учился.
— Сколько классов прошел?
— Шесть.
— Образованный — сам найдешь.
Полубийченко отдал ему пакет и пропуск. Миша вышел на улицу, и свежий ночной воздух сразу разогнал сон. Он вздрогнул, расправил плечи, натянул ремень от винтовки и пошел по тротуару, отбивая шаги, как на строевом ученье.
На улицах было пусто. Город будто спал. На перекрестке Миша остановился и прислушался, затаив дыхание. Тишина. Но эта тишина казалась ему слишком напряженной; город не спал, как не спит человек, которого подстерегает опасность. За большими темными стенами домов, за темными окнами притаились и не спят жители прифронтового города, не зная, какое их встретит утро.
Миша легко нашел штаб бригады. Он разместился в небольшом двухэтажном особняке за оградой. Часовой у ворот направил его в политотдел. Во дворе стояли кони. Миша разглядел и тачанку с пулеметом. В самом деле, в большом зале на мягкой мебели, на полу и даже на столе спали красноармейцы — очевидно, взвод связи. Один связист вертел ручку полевого телефона и беспрерывно повторял в трубку:
— Петров, Петров, Петров...
Миша обратился к телефонисту; тот, не переставая повторять свое, мотнул головой в сторону ближайшей двери. Миша толкнул ее и вошел.
За столом спиной к нему сидел и что-то писал человек в гимнастерке без ремня — очевидно, комиссар. Ремень с револьвером лежал рядом на столе. Комиссар принял пакет, даже не обернувшись.
— Ну, а теплые шапки всем выдали в вашем батальоне?— спросил он, расписываясь, и, не получая ответа, обернулся.
— Павел Иванович... — тихо произнес Миша, еще сам себе не веря. — Павел Иванович, неужели это вы?