Утром проснулись они, когда на столе уже стоял казан с галушками. А хозяйка, предложив им поесть, улыбаясь говорила:
— Я бачу, вы спите, та думаю соби — хай воны сплять, бо сморились... И той молодый хлопчик — як тильки його маты пустила!.. Иште галушки, доки вони горячи.
Отряхнувшись и сполоснув лицо водой, товарищи уселись за стол; хозяйка вывалила галушки в большую красную миску, дала каждому по спичке — длинной палочке — и смеялась, когда Виктор, неуклюже насадив на спичку галушку, уронил ее на стол и, обжигаясь, насаживал руками снова на спичку.
Прокошин и Ковалев подмигнули хозяйке, и она поставила на стол еще и глечик с холодным молоком.
— Ну, спасибо, хозяйка! — поблагодарил за всех Прокошин. — Кончится война, приходи в гости! С Марусей приходи, с мальцом и с хозяином — всех накормим. Так, что ли, ребята?
— Та ничого! — засмеялась хозяйка. — Тильки прохаю я вас, коли зустринете мого Миколу — нехай скорише до дому иде, чего ему там робить! И коня вбить можуть... Микола его звать, Роздайбида прозвище, высокий чоло-вик, с вусами и очи в його таки: одне чорне, друге сине.
— Найдем, хозяйка, — сказал уверенно Прокошин, — найдем и скажем. А то непорядок: уехал и дом оставил без хозяина. Ну, до увиданьица!
Товарищи вышли на улицу. Все кругом было бело и тихо.
Прокошин оглянулся и сказал вполголоса:
— Э, да не проспали ли мы с вами, братки?
И действительно, странная тишина была на улице — такой не бывает, когда в селе стоит воинская часть. Ковалев кинулся в одну хату, в другую, и всюду ему говорили, что красноармейцы не то час назад, не то и два ушли.
— Кула ушли? — спрашивал Ковалев.
Но хозяева указывали всё разные дороги, и нельзя было понять, куда ушла часть. Нужно было выбирать одну, и, посоветовавшись, товарищи решили идти по южной дороге, в том ж< направлении, в каком шли вчера.
Отстать от части было обстоятельством неприятным, но поправимым. Бывало отставший дня два — три ищет свою часть, иногда неделю, по в конце концов находит и, получив свое от старшины или командира роты, становится на свое место в строю.
Ковалев издевался над Прокошиным.
— Старый солдат, сто лет воюет! — насмехался он. — Такие старые солдаты в Харькове на Благбазе семечками торгуют. Нашел людям хату на краю света, а какой малахольный пойдет нас туда искать? Галушки понравились! А хозяйка тебе не понравилась? Может, ты в той хате за хозяина не против остаться? Он и солому носит и пацанчика маленького уже качает...
Прокошин только крутил головой.
Товарищи уже вышли из села; перед ними лежала широкая снежная степь. Над степью нависло серое, мутное небо. Оно было светлей над головой и темнело к горизонту. Рыхлый снег, падавший ночью, был утоптан множеством ног, прошедших по дороге — по всей вероятности, недавно. Под ногами попадались и окурки, докуренные до основания, лошадиный навоз, какие-то обрывки, валялась брошенная продырявленная жестяная кружка. Товарищи надеялись нагнать полк на ближайшем привале или даже еще по дороге к нему. Вчера поговаривали, что передовые позиции совсем близко, и деревня, в которой они ночевали, — ближайшая к фронту. Первый привал и мог быть уже боевой линией.
Ровная вначале, как стол, степь стала волнистой, и видно было, как дорога, сворачивая влево, поднималась с бугра на бугор.
Они шли уже часа три и никого еще не встретили на дороге, когда наконец Мише показалось, что далеко впереди и влево движутся люди. Во всяком случае, на далеком увале, почти на горизонте, ползли черные точки, которые можно было принять за людей. Товарищи прибавили шагу, и хотя они никак не приближались к этим далеким точкам, им казалось, что они различают и лошадей и телеги обоза. Ковалев все присматривался, щуря глаза и будто вымеряя расстояние, а потом остановился. Остановились и остальные трое.
— Вот что, хлопцы-рыболовцы, — сказал он, — а чи не дунуть нам прямиком до этого обоза? По этой скаженной дороге нам и до завтра не догнать.
— Не собьемся? — осторожно спросил Прокошип. Он чувствовал себя виноватым и всю дорогу молчал; впрочем, молчали и остальные. — Да и снегу навалило вон сколько...