Чем больше накапливалось у него наблюдений и впечатлений, чем больше рос его военный опыт, тем сильнее хотелось ему писать. Он думал, что настоящая работа писателя еще ждет его впереди, в будущем — дома за письменным столом. У него рождался замысел большой повести, он даже придумал ей заглавие: «Школа мужества».
Но уже и в те дни на фронте он стал писать маленькие рассказы, в которые вкладывал свое знание жизни и подлинное мастерство. Эти крошечные — в три — четыре страницы — рассказы отражали большую жизнь, войну и советского человека на войне. Часть этих рассказов напечатана в этой книге.
Здесь, как в самой жизни на войне, героическое переплеталось с обыденным и даже смешным, жестокое и страшное—с трогательным и человечным («Красная шапочка», «Зуб»).
Каждый, кто был на войне, знает по себе, как остро ощущается на фронте природа, ее красота, ее непрекращающаяся жизнь. В письмах Ивантера часто встречаются поэтические описания природы тех мест, где он воевал. «Еще когда в машине едешь, видишь изумительную природу, черные ели среди золотых берез, холмы и озера — уже все это чудесно. А потом, когда идешь пешком, даже если грязь, если дождь, если ветки бьют по лицу, — все это запоминается, остается и, кажется, навсегда... Рубят осинник — гатят дороги, и лес лежит уже под ногами, и сладковатый запах...»
В рассказе «Скворец» боец приходит в разрушенную фашистами деревню и на месте родного дома видит только груду золы и битого кирпича. И единственная примета прежней жизни — скворец. «Как ни старались враги уничтожить все живое, а вот уцелела скворечня, и прилетел скворец, и черная земля под ногами Семина выпустила из себя свежие зеленые былинки».
В каждом рассказе мы чувствуем правду жизни и глубокую взволнованность писателя. О рассказе «Смерть Гординского» Ивантер писал домой:
«Перед всеми, кто убит в этой войне, мы, которые останемся живы, — в неоплатном долгу. Дай бог, чтобы у меня хватило таланта и силы написать о них так, как они этого заслуживают. Я пишу это теперь потому, что узнал о том, что некоторые из новых моих знакомых убиты. Первый из них лично знакомый был Гординский — двадцатилетний лейтенант... Гитлер не может победить, потому что у нас такие люди. И их много...»
Удивительно, как сильно было тогда в Ивантере желание жить и работать дальше в литературе. «Может быть, чем черт не шутит, дойду и до настоящего мастерства в этом деле... У меня сейчас как будто источник раскрылся, на что ни посмотрю, о том и могу писать. Раньше этого не было», — писал он третьего июля 1942 года, почти накануне смерти.
Пятого июля дивизия, в которой работал Ивантер, атаковала укрепления врага. В разгар боя были введены в действие танки. Батальонный комиссар Б. Ивантер пошел с ними. Осколок вражеского снаряда поразил его в голову. Он умер, даже не поняв, что случилось. Вот как говорится о его последних минутах в письме редактора газеты «Врага на штык» вдове писателя:
«...Мы шли и смеялись, — рассказывал командир-танкист, которого он сопровождал к танкам. — Рвутся снаряды, шмякаются мины, а мы идем и поем... Батальонный комиссар рвет цветочки, прячет их в карман и рассказывает о «Войне и мире»...
— Я буду писать очерк о вашей храбрости, о вашем спокойствии под огнем, — говорит он мне.
— А вы сами, — отвечаю я, — товарищ комиссар... Мое дело привычка, а вот вы... Война ведь не ваша профессия...
— Отечественная война — дело каждого большевика, каждого советского патриота, — сказал он».
Старший товарищ и вожатый, друг советских детей, так много сделавший для советской детской литературы, отдавший жизнь за то, чтобы дети могли жить счастливо на свободной и мирной земле, — Бениамин Абрамович Ивантер и своими произведениями и всей своей жизнью учит, как надо жить, чтобы быть достойным звания Человека и Коммуниста.
И. Халтурин
ВЫСТРЕЛ
Такой длинный вечер! Кажется, будто он начался еще вчера. На дворе снег, и от снега в комнате серая полутьма. Я вижу только угол шкафа, спинку кровати, что-то белое в ногах и мамину фигуру у окна.
В этот вечер совсем не зажигали огня. Девочек увели уже давно в соседнюю квартиру, через черный ход. Я лежу после такого отчаянного приступа лихорадки, что мне даже руку поднять трудно. Проклятая малярия треплет меня каждый день по четыре часа подряд. Вот уже больше двух недель валяюсь в постели.