— Девяносто и двадцать три — сколько будет? Сто тринадцать. Да у тебя, — обратился Прокошин к Мише.
— У меня все целы — тридцать штук, — скромно ответил Миша.
— Не стрелял, значит? — удивленно спросил Прокошин.
Миша почувствовал, что здесь что-то неладно.
— Ты же сказал — не надо, — сказал он неуверенно.
— Так я ж сказал — до времени, пока не узнают, где мы тут схоронились, — стал объяснять Прокошин.
И Миша увидел себя самым последним дураком. Лучше б его подстрелил этот белый... Ему сразу стало холодно, и в горле у него пересохло. Значит, никакой воли у него не было, а была одна глупость... Ковалев его будет презирать, как труса. Кто может знать, чего ему стоило не стрелять, а объяснить этого никак нельзя.
— Ну ладно. Значит, сто сорок три. Оно и лучше. Без толку и тратить их не надо. Как только удержался?
Миша не знал, что и думать. Он ждал, что скажет Ковалев, но Ковалев даже не обернулся.
Приблудившаяся ночью собака подошла к Мише, ткнулась мордой в его шинель и заластилась: махала хвостом и умиленно глядела на него.
— Очень ласковая собака, — сказал Виктор. — Вон какое у нее выражение лица. Я думаю, они все-таки что-то должны понимать...
Он вынул из кармана маленький кусочек хлеба и подозвал собаку к себе. Собака мигом проглотила хлеб.
— Еще просит, — показал Виктор на собаку. — Ну, как же не понимает? — Он снова полез в карман за хлебом.
— А ты не дури! — неожиданно строго сказал Прокошин. — Кажная крошка на счету, а ты пса кормишь.
Рука Виктора так и осталась в кармане.
— Извини, я не сообразил, — сказал он виновато, а потом виноватыми же глазами посмотрел на собаку.
— Был у нас в деревне дурачок такой, побираться ходил, а что ни насбирает, то собакам и скормит. Так и помер с голоду, — уже, как всегда, добродушно прибавил Прокошин. — Патронов у нас будто бы и ничего, а хлеба маловато. Без хлеба туго будет. Сегодня, ребятки, весь не съешьте. Малость надо и на завтра оставить.
— Вот что, хлопцы, — поставив наконец замок на место, обернулся к ним Ковалев. — Восемь кадетов на тот свет перекинулись, и остальные там будут, как на нас пойдут. Нам тикать отсюда нет расчету. Только смотрите, как бы они сами не драпанули в ту сторону, за хутор.
Было вполне понятно, что эта отбившаяся от крупной единицы часть обоза постарается связаться с ней. Нужно было следить за тем, чтобы ни один человек не ушел с хутора. Это было нелегко. Если бы было несколько ящиков патронов, можно было бы создать стену пулеметного огня, за которую не выбрался бы ни один человек. С четырьмя сотнями патронов сделать этого нельзя было. А в восьмистах — девятистах шагах было мало шансов сбить пешего связного.
Посидев с полчаса рядом, товарищи решили снова разойтись на свои места. Белые должны были что-нибудь предпринять. Уходя, Миша позвал собаку. Она было побежала за ним, но Виктор только щелкнул языком, и собака убежала к нему.
Падал легкий мирный снежок. Миша лежал и смотрел, как снежинки мягко опускались кругом и сразу сливались и пропадали в снежной пелене, как они ложились на сукно шинели. Миша пристально рассматривал тончайший узор какой-нибудь похожей на звездочку снежинки, потом дышал на нее — она таяла и исчезала, ничего не оставив после себя.
Маленьким мальчиком он любил лежать в высокой траве и рассматривать близко-близко листья, травинки, муравьев, бегавших в траве, как в лесу. Он удивлялся тогда тонким жилкам, переплетающимся в листке, продольным дорожкам, идущим по всей длине былинки, так же как и теперь он удивлялся тончайшему узору легкой снежной звездочки.
«Как это они складываются сами собой в такие сложные узоры?» — подумал Миша. Впрочем, он вспомнил, что когда-то у него возник такой же вопрос, и Павел Иванович ему подробно объяснил, почему так именно устроены снежинки. Что-то с кристаллами... Но он этого не мог попять, как не мог понять некоторых вещей, несмотря на долгие объяснения. Так, он до сих пор никак не может понять и объяснить, как устроена отсечка-отражатель в винтовке, тогда как все остальные части он знает хорошо.
Теперь он уже спокойно думал о разных вещах. Он внимательно рассматривал хутор и рассчитывал, откуда они сейчас станут наступать. Неужели они опять пойдут фронтом от хутора на овраги? Это было бы бессмысленно, решил Миша.
Однако белые на хуторе были не меньшими стратегами, чем Миша Якорев. Через два или три часа после первой так неудачно закончившейся для белых вылазки, не получая никакого ответа на выстрелы, они снова решили попытаться прощупать овраги. Они сделали попытку обойти овраги слева. Миша увидел, как группа белых, теперь уже человек двадцать пять, цепочкой пошла влево от хутора. Не отошли они и двадцати шагов, как заработал Ковалевский пулемет. Тогда белые сразу легли на землю и стали стрелять по оврагам, надеясь подшибить пулеметчиков.