Теперь Миша спокойно лежал за своим снежным окопчиком. Было мало вероятия, что они попадут на таком расстоянии в цель, которую едва различают. Миша сам прицелился и выстрелил раз, потом другой в одну из черных точек у хутора и сам почувствовал, что это бесполезный перевод патронов.
Пропустив две очереди, ковалевский пулемет замолчал, потом, когда несколько белых поднялись и попытались двинуться в том же направлении, что и прежде, он опять пропустил очередь, и те опять легли.
Между тем собаке, очевидно, надоело лежать возле Виктора: когда застучал пулемет, она с лаем кинулась к нему. Пулемет замолчал, и она, потеряв к нему интерес, остановилась на полдороге, понюхала что-то в снегу, повертелась вокруг себя и побежала по склону вниз. Тут белые снова начали стрелять, и вдруг Миша услышал жалобный визг: пуля подбила собаку. Она пыталась всползти наверх по склону. Но у нее, очевидно, была перебита задняя часть туловища, и она только беспомощно рыла снег передними лапами и при этом пронзительно визжала. Было невыносимо слышать этот отчаянный визг.
— Ложись, ложись! — закричал Прокошин.
Он кричал Виктору, который встал, должно быть, за тем, чтобы спуститься за собакой. На крик Прокошина он только махнул рукой и, неловкий, длинный, неуверенный, пошел по склону. Выстрелы со стороны хутора участились.
— Вертайся, сволочь! — вдруг закричал Ковалев. Он поднял винтовку. — Вертайся, а то убью, как собаку!
Но Виктор только остановился, будто хотел что-то объяснить; он так и остался стоять, показывая на собаку, а та все визжала, визжала и все царапала лапами землю.
Тут раздался выстрел, и визг сразу прекратился. Это Ковалев убил собаку.
— Иди! — закричал Прокошин.
Мише страшно было смотреть на Виктора, стоявшего мишенью на склоне, и он тоже закричал ему и замахал рукой. Но Виктор все стоял, растерянный и непонимающий. Потом, будто очнувшись, он, спотыкаясь через каждые два шага, побежал к себе и лег.
А белым так и не удалось обойти слева. Каждый раз, как они поднимались, Ковалев со своим пулеметом снова укладывал их, и в конце концов они убрались.
Потом к Мише пришел Прокошин.
— Ну как, браток?.. Не скучаешь? — спросил он и похлопал Мишу по спине. — Эх, кабы у нас хлеба было побольше! На такой позиции — тут и против батальона устоишь. А и то скучать не надо.
— Да нет, я не скучаю, — сказал Миша. Он посмотрел на добродушное, небритое лицо Прокошина, и ему вдруг показалось, что он с детства знает и любит его и что этот человек сейчас, может быть, ему роднее всех на свете. Раньше Миша не замечал, что Прокошин не только старше его годами, но умнее опытом и пониманием жизни. И он спросил у Прокошина, тронув его за рукав: — Прокошин, а как я — ничего?
— Ничего, хорошо, — кивнул он головой. — Яснопонятно, как надо. Только вот ты бы к Вите туда перешел. Оно для позиции-то все равно, да присмотрел бы ты за пим, а то из-за собаки, вишь ты, мог и пропасть.
Миша перебрался к Виктору и лег рядом с ним. Виктор обрадовался его приходу, подвинулся, и они устроились рядом довольно удобно.
— Ты видел? — спросил Виктор погодя. — Я, кажется, опять что-то не то сделал? Она уж очень жалобно визжала.
— Да ладно, чего там! — ответил Миша.
Так и прошел почти весь день. Белые не решались идти прямо под пулемет, да это было и бессмысленно. Преимущество позиции было не на их стороне.
Короткий день был уже на исходе, когда из хутора во весь опор, видимо по дороге, помчался всадник. Ковалев замешкался у пулемета и не сразу начал стрелять, потом пустил небольшую очередь, но всадник все скакал. Он был далеко. Миша прицелился чуть-чуть вперед цели, выстрелил, но, нажимая спуск, он чувствовал, что промахнется: очень уж было далеко. Он выстрелил еще несколько раз, но безрезультатно.
Пока Миша, ругаясь, выпускал патрон за патроном, Виктор не стрелял. Он только целился. Потом выстрелил, и лошадь упала сначала на передние ноги, потом совсем. От лошади отделился всадник и побежал назад к хутору.
— Вот здорово! — позавидовал Миша. — Как это ты попал?
— А я знал, что попаду, — ответил Виктор. — Знал наперед: ведь у меня рука довольно твердая — это от рояля. Берешься что-нибудь делать и знаешь наперед, хорошо сделаешь или плохо.