— Плохой ты человек, Маимбет, — сказал оп,— не товарищ! Чужое скушал. Совсем испортился, Маимбет! Доложу командиру роты — оп тебе два наряда даст...
У него было очень огорченное лицо.
На Муромцева напало озорство. Он поднял оба котелка, потом поставил их на стол, потом опять поднял. Снял шапку с головы Маимбета и стал ее подбрасывать. Поднял стол — так, что он исчез и опять появился. Погладил Маимбета по голове, потянул за нос. У бедного Маимбета глаза выскочили на лоб, и он схватился за голову.
— Температура сорок пять! — сказал он с огорчением и страхом. — Маимбет заболел, с ума сошел, в санчасть ложился...
Он поднял свою шапку и, осторожно оглядываясь, боком пробрался к выходу, открыл дверь и побежал.
Сержант Муромцев почесал в затылке.
— Ну и дела! — сказал он. — Надо идти к комбату.
Сержант постучал в дверь блиндажа капитана Беркутова.
— Войдите, — сказал капитан.
Муромцев вошел. Капитан Беркутов сидел боком к двери и не видел, как она открывалась.
— Разрешите обратиться, товарищ капитан, — сказал сержант.
— Муромцев? — спросил капитан, не оборачиваясь. — Ну что?
— Не знаю, как и доложить, товарищ капитан... — запинаясь, сказал Л1уромцев. — Дело в том, что... проще сказать... вид я потерял.
— То есть как это — вид потерял? — строго спросил капитан. — Этого я от вас не ожидал. Надо следить за собой. И вместо того чтобы приходить ко мне докладывать, нужно просто привести себя в порядок: побриться, почиститься и принять тот вид, какой полагается младшему командиру. Идите и исполняйте.
— Разрешите, товарищ капитан, объяснить. Вид у меня есть, но вроде как бы исчез по причине варежек из посылки...
Муромцев был в отчаянии. Ну как объяснить такую непонятную вещь?
Капитан обернулся и, не видя Муромцева — тот так и забыл снять свои чудесные варежки, — удивленно сказал:
— Ушел?! Что с ним такое?
— Никак я не ушел, товарищ капитан, — произнес сержант.
Капитан протер глаза.
— Черт знает, как темно у нас в блиндаже! — сказал оп. — Где вы?
— Здесь я, перед вами.
И тут капитан заметил, что голос идет из пустоты. Он протянул руку по направлению к нему и наткнулся на шинель сержанта.
— Что-то у меня с глазами, Муромцев, — взволновался капитан, — я вас не вижу.
Тут наконец Муромцев получил способность говорить и как мог объяснил комбату, что с ним случилось.
— А ну-ка, снимите варежки, — сказал капитан недоверчиво.
Муромцев снял варежки — и появился.
Капитан обошел его кругом, осмотрел и даже ощупал.
— Да, — сказал он, — история! Такого на свете не бывает. И вижу сам, а поверить этому не могу.
— И я не могу, товарищ капитан. И техники тут никакой нет — одна шерсть. Я бы так подумал, что это предрассудок, да ведь сами видите...
— Это не предрассудок, — усмехнувшись, сказал капитан. — Это, Муромцев, мечта! Сказка! И не будем мы гадать, отчего да почему, будем действовать. Ладно?
— Ладно, товарищ капитан, — согласился Муромцев. — А как вы думаете, по начальству-то надо доложить?
Капитан засмеялся и покачал головой:
— В уставе не упоминается.
— Так разрешите, товарищ капитан, действовать.
— Действуйте, вот карта, — сказал капитан, подходя к столу.
Часа через полтора Муромцев в своем виде, с варежками в кармане, выходил из блиндажа комбата.
Уже стемнело, и первая звезда, большая и яркая, как маленькая луна, появилась в темно-синем небе.
Сержант произносит речь
Муромцев шел по знакомой тропинке, по какой он ходил обычно, отправляясь к гитлеровцам на разведку. Звезда осталась впереди и чуть левее. Она стояла над белым лесом, а тоненькие лучи ее, падая на снежные ветви, заставляли сверкать и светиться то одну, то другую снежинку из миллиардов, покрывших этот лес. Идти было хорошо. Снег поскрипывал под валенками, и морозный воздух был прозрачен до самых звезд. Муромцев дошел до чистого, белого озера. На том берегу был враг. Сержант вынул варежки и минуту помедлил. Что-то вдруг не захотелось ему расставаться даже на время со своим привычным видом. Не такой уж он был красавец, а все-таки кто ни посмотрит на эти крепкие плечи, на открытое лицо, скажет, что на парня можно положиться.
Но делать было нечего. Такое уж дело война: если нужно, и верблюдом станешь, не то что невидимкой.
Он надел варежки и вышел на озеро. Фашисты трево-