«Нет, — решил сержант, — он слишком легко отделается, если я его сейчас пристрелю. Ты еще увидишь свою смерть, прежде чем помрешь!»
На столе лежали карты, книги, стопа чистой бумаги. Сержант взял красный карандаш и написал:
«Каюк тебе пришел, мерзавец!»
Перед тем как написать последнее слово, Муромцев, чтобы обратить внимание фашиста, постучал невидимым карандашом по столу. Майор как раз допил рюмку и, еще держа ее в руке, смотрел, как на чистой бумаге одна за другой появляются красные буквы.
Он даже не казался очень ошеломленным.
— «Каюк тебе пришел, мерзавец!» — медленно прочитал он вслух с немецким акцентом. — Каюк? — повторил он и, взяв со стола маленький словарик, стал искать в нем это, очевидно, непонятное для него слово.
Сержант заметил, как напрягались у него все мускулы, как шевелились ноздри, когда он смотрел в словарь.
«Опять одеколон», — успел только подумать сержант, когда фашист выхватил маузер и дал в его направлении несколько выстрелов.
Пуля обожгла сержанту ухо. В первую секунду он инстинктивно хотел было стащить варежку, чтобы пальцами зажать ранку, но вовремя сдержался.
Майор между тем, выстрелив, прислушался, снова втянул в себя воздух и, неожиданно взмахнув перед собой рукой, чуть не задел сержанта по плечу. Тот неслышно отошел в угол, к печке. Майор же стал ходить по комнате и вдруг, словно невзначай, взмахивал то одной рукой, то другой. Потом он стал ловить невидимый запах, как ребята ловят мух, складывая ладони горстью.
Офицер увлекся. Он не заметил, как дверь отворилась и в комнату вошел его денщик. Увидя странные движения майора, солдат остолбенел. Глядя со страхом то на майора, то на бутылку с коньяком, он, очевидно, подумал, что майор его допился до белой горячки и ловит чертиков по углам. Денщик что-то хотел сказать, но поперхнулся и только кашлянул.
Майор сразу остановился. Ему, видно, неприятно было, что денщик застал его врасплох. Черт знает, какая слава могла пойти про него! Но он только сказал:
— Что нужно, болван?
— Ауто, — запинаясь, сказал денщик. — Польшие Бетуки.
«Ага, — подумал сержант, — должно быть, подали машину в Большие Петухи. Это мне как раз по дороге. Ну да майор всегда при мне останется!»
Машина действительно стояла у крыльца. Шофер возился у радиатора. Сержант поудобнее уселся на заднее сиденье и затих. Машина была сильная, хорошей марки. Муромцев кое-что понимал в этом деле.
Майор подошел, сел рядом с шофером, и машина тронулась.
Путешествие было настолько спокойным, что, право же, сержант подумывал было даже немного вздремнуть. Однако засыпать ему никак нельзя было: товарищи говорили, что он во сне храпит. И хотя сам сержант всегда отрицал это, утверждая, что это очевидный поклеп на него, все же поостерегся засыпать в одной клетке с гиеной.
Машина скоро пришла в Большие Петухи и теперь шла по улице. Трудно было назвать улицей эту печальную дорогу, где по бокам стояли сожженные фашистами дома. Одни только трубы, возвышаясь над черным снегом, смотрели в холодное небо. Так вот, разоренной улицей, посреди пепелища, шла большая немецкая машина, в которой ехал никем не видимый, но видящий все сержант Василий Муромцев.
Машина остановилась у здания клуба. На дверях висела немецкая вывеска. Толпа оборванных людей, мужчин и женщин с детьми, стояла перед деревянным зданием. Иные стояли на снегу прямо босиком.
— Гераус, — приказал майор шоферу, когда машина остановилась.
Шофер выскочил из машины в одну сторону, майор — в другую. И не успел сержант опомниться, как майор уж запер машину на ключ.
Майор поднялся на крыльцо, за ним потянулись подталкиваемые солдатами люди. А сержант Муромцев сидел в машине запертый, не имея возможности выйти. Заперты были все двери. А стекла были толстые, непроницаемые для пуль, и, как ни колотил в них сержант кулаком, они не разбивались.
«Ну и влип!» — подумал сержант.
Но нужно было все же принимать решение. Не сидеть же в этой бронированной клетке на колесах!
Ключи были у шофера. Сержант видел, как майор их ему передал. Муромцев быстро пересел на сиденье шофера, включил мотор, и машина тихо двинулась за шофером. Тот шел, не оглядываясь, прямо по дороге. Встречные солдаты даже не замечали, что машина идет сама собой. Шофер повернул за угол, сержант свернул за ним. Шофер повернул за дом, и машина — за ним, пока, наконец, не толкнула его в спину. Шофер обернулся и начал неистово креститься. Был он колбасник, баварец и набожный человек. Заодно перекрестил он и свою машину. Но она стояла на месте и не рассыпалась. Шофер отскочил. Машина двинулась за ним. Шофер спрятался за столб. Машина подошла к столбу и загудела.