Так сержант благополучно проскочил опасное место к скоро вышел на опушку леса. В это время из-за туч глянула луна, и он уже смело пошел по тропинке прямо к немецким блиндажам. На этот раз сержант не стал заглядывать внутрь: он торопился. Впереди уже показалась ₽ лунном свете чистая снежная гладь знакомого озера.
«Вот я и дома!» — подумал Муромцев.
И родной блиндаж представился ему действительно теплым и милым сердцу домом.
Сержант потрогал рукой полевую сумку, полную немецких припасов, и другую, которую он стянул у генерала. Все было на месте.
Еще последний немецкий окоп, несколько кустиков и... там уже свои. Но вдруг сержант споткнулся, загремел автоматом, выругался печаяппо вслух, и в ту же минуту пулеметная очередь прострочила снег возле самых его ног. Сержант едва успел упасть. Тучка скрыла луну, и фашисты из последнего окопа остервенело били по тому бугорку, за которым залег сержант. Падая, он снова нашумел, и теперь в темноте они целились наверняка.
— Пет, нет, так дешево я им не дамся! — прошептал сержант Муромцев, прилаживая автомат.— Уж если погибать, так я их прежде хорошенько пощелкаю!
Автомат дал несколько выстрелов и замолчал. Сержант с досадой дернул затвор — ничего. А гитлеровцы всё строчили, и Муромцев чувствовал, что никогда еще он не был так близок к гибели. Он снова дернул затвор, стал поправлять диск, но варежки мешали.
Тогда сержант сбросил свои волшебные варежки, и автомат вдруг снова заговорил.
Тучка ушла, стало светло как днем. Но сержант так и не подумал о своих чудесных варежках. Чудеснее, чем они, казался ему бой, который он вел один здесь в снегу со смертельным врагом, разя его метким огнем из своего автомата. И сержант Муромцев вдруг поднялся из-за своего бугорка, видимый и грозный для врага. Увидев русского бойца с автоматом, фашисты в панике полезли из своего окопа; бросая оружие, они пустились наутек.
А сержант все стрелял и стрелял им вдогонку. И когда он кончил, поблизости не было ни одного живого фашиста: те, которых пощадила пуля, уже скрылись в лесу.
Тогда сержант спокойно поднял свои варежки, сунул их в карман и легким шагом пошел напрямик через озеро домой.
КРАСНАЯ ШАПОЧКА
Здесь, в небольшом верховом болотце, совсем не было видно войны. Победно звенели комары, облачком роясь над головой. Раскачиваясь на ветке, торчащей прямо из сырого мха, отчаянно щебетала какая-то мелкая пичужка, и стрекоза, живая модель самолета, трепеща сухими крыльями, висела в воздухе.
— Вот, — сказал бойцам лейтенант Кузьмичев, —- глядите— высотка, за высоткой лес, а там и населенный пункт Бычиши — выйдем с юга.
Он объяснил бойцам задачу обхода методически и суховато, как учитель математики. Он и собирался быть учителем, да война помешала. Только и дал несколько пробных уроков, так же строго и суховато, каким был и сам на вид, несмотря на свою молодость. Ему было всего двадцать два года.
— Ох, хорошо! — сказал Борновалов, немолодой уже боец с рыжими усами щеткой. — Любитель я такого леса, товарищ лейтенант.
-— Да, — коротко сказал лейтенант, вглядываясь вглубь. — А что это там впереди вроде мелькнуло? А ну-ка, выдвиньтесь вперед, Борновалов.
— Лиса, вполне возможно, — сказал Борновалов и легким, быстрым шагом пошел вперед.
По это была не лиса. Когда Кузьмичев подошел, он увидел среди своих бойцов ребенка, девочку лет восьми, в пальтишке, в красной шапочке, с большой корзиной, из которой торчало горлышко бутылки с молоком.
— Ты куда идешь, девочка? — спросил он нахмурившись.
— К бабушке, — сказала девочка серьезно. — К бабушке в Бычиши.
— Обратно же, дочка, там фашисты, — присев на корточки, сказал Борновалов. — Небось не пустят.
— А фашистов сегодня выгонят, — сказала девочка убежденно.
— А ты почем знаешь?
— А я уж знаю, — сказала она и улыбнулась.
У Кузьмичева в сердце вдруг потеплело и защекотало в горле, как будто теплая волна подступила и, не найдя выхода, осталась внутри. Он нахмурился, и молодое лицо его стало совсем сердитым.
— Я уж знаю, — повторила девочка. — И вы, дяденьки, небось идете Бычищи брать.
— Это, девочка, для тебя не важно, — сказал лейтенант. Он поджал губы, думая, что делать с этим ребенком.
— А я, дядя, с вами пойду, я не боюсь, — сказала девочка, глядя прямо ему в лицо. — У нас вчера одну тетеньку бомбой убило, а я все равно не боялась. Сначала немножко боялась, а потом совсем не боялась.
— Как же тебя мать отпустила? — спросил Борновалов.