— Я теперь что угодно могу себе представить, — сказал Марат. — Например, два миллиона, которые поделили Смирновы с Губаренко.
— Версия, достойная рассмотрения, — согласился Федорцов, — но это мало что нам дает. Факт остается фактом — документы на эти вышки остались у него, а сами платформы ржавеют до сих пор под Баку. У нас, в общем-то, простой резон: при помощи наших капиталов реанимировать работоспособность скважин. В 1993 году они ведь давали добычу, затем были брошены и с тех пор стоят. А трубу от Баку до турецкого побережья нечем заполнить.
— Гостиница «Европейская», — объявил остановку Володя. — Осторожно, двери открываются.
Все отправились устраиваться в номерах.
Час спустя Суворов входил в приемное отделение Московского военного госпиталя им. Бурденко — заведение, знакомое многим и многим солдатам, воевавших в горячих точках. Марат привычно осмотрелся и обнаружил пожилую медсестру, дежурившую на регистрации.
— Здравствуйте, сестра, — тепло поздоровался он. — Скажите, можно ли разузнать, майор медицинской службы Гераськин все еще работает здесь?
Сестра оглядела его усталым взглядом:
— Старые раны заныли? — наметанным глазом узнала она старого солдата.
— Как раз — нет, — бодро отвечал Марат, — он меня хорошо залатал, не беспокоит.
— То-то и видно, что давно не был у нас, служивый. Полковник Гераськин теперь завотделением нейрохирургии. Сейчас узнаю, есть он на дежурстве или нет, — она принялась крутить внутренний телефон.
Узнав, кто его беспокоит, полковник приказал пропустить старого пациента во внутренний прогулочный сад. Туда и вышел к нему:
— Здравия желаю, товарищ полковник! — гаркнул Марат.
— Здравствуй, Седой, — протянул руку офицер. — Не сложил еще головушку?
— Не дождутся душманы моей смерти.
— Ну и слава богу. Как плечо?
Марат дважды был ранен практически в одно место — левое плечо. Майор Гераськин долго возился тогда, восстанавливая функции связок и сухожилий. Вместо ответа пациент продемонстрировал редкий элемент гимнастики: он упал лицом вниз, выставив вперед левый кулак, почти коснулся лицом земли, держа руку в упоре, затем резко оттолкнулся и вернулся в исходное вертикальное положение.
— Ну силен, бродяга, — оценил его акробатику врач, — вопросов больше нет. А на то, что ноет к непогоде — не обращай внимания.
— Я и не обращаю, — успокоил его Марат.
Они присели на лавочку под зазеленевшим апрельским деревом.
— Поздравляю с очередным званием, — вспомнил Марат. — А то я майора по старой памяти спрашивал. Будете здесь дослуживать, я понимаю?
— Спасибо, буду. Иначе кто вас на ноги поднимать станет? Ты благополучно живешь?
— Вполне.
— Был бы «вполне» — не пришел бы ко мне, — неожиданно в рифму получилось у врача. — Что привело?
— Старинные дела. Только сегодня узнал, что мой товарищ жив.
— Кто?
— Старлей Смирнов.
— Да он вовсе и не погибал, — удивился военврач.
— Вы не помните характера его ранений тогда — в 1995 году? Его отправили в Москву, а вы уж тоже к тому времени вернулись в «Бурденко».
Врач задумался, припоминая, и пожал плечами:
— Он был не по моей части. Состояние довольно тяжелое, странное даже… Но по линии неврологии и психиатрии. Мы проверили его, но Шеин, который его привез, плотно наблюдал сам, возился… Впрочем, как и сейчас. Вы как специально собрались — я и сегодня видел Сережу Смирнова в приемной у Шеина, поздоровались издалека. А что тебя смущает?
Марат закурил, чтобы замаскировать паузу.
— Понимаете, Игорь Иванович, нас услали в разные стороны, а вернулись мы порознь, но практически в одиночку — все тогда погибли. Он много дней по горам пробивался к своим, тяжело контужен был. Вообще, многодневные бои и преследование в горной местности — штука тяжелая… Говорили, у него воспаление мозговых оболочек было и что не выжил он.
Доктор вытаращил глаза:
— Да кто тебе эти глупости наговорил? Никаких контузий у него не было. Истощение, сумеречное сознание или что-то в этом роде, в общем — психиатрия сплошная, темный лес. Шеин забрал его в свою исследовательскую лабораторию, возился долго и в конце концов комиссовал.
Дело не нравилось Марату — как тогда, так и сейчас.
— Игорь Иванович, что с ним могло быть, как по-вашему?
— Дай-ка мне сигарету, капитан…
— Я разжалован.
— Знаю. Я почти не курю. Свои — точно не курю, — как-то грустно пошутил военврач. — Не из экономии, конечно… Вы чем занимались у «чехов»?