***
Никитин сидел рядом с капитаном Гуревичем и отрешенно смотрел в окно «Эмки», за которым беспрерывно двигались отходящие на восток колонны пехоты. Иногда его взгляд выхватывал танки, но их было явно мало, чтобы остановить рвавшегося к Смоленску врага. Гуревич достал из нагрудного кармана гимнастерки портсигар и, открыв его, протянул Никитину.
– Кури, лейтенант, – предложил он и когда лейтенант взял в руки папиросу, взял и себе.
Он достал из кармана трофейную зажигалку.
– Прикуривай, Никитин.
– Куда мы едем, товарищ капитан, если это не секрет? – поинтересовался он у Гуревича.
Капитан не ответил, то ли, не хотел говорить, то ли, не услышав его вопроса. От этого молчания, которое как дамоклов меч висело в салоне легкового автомобиля, с каждой минутой становилось все тяжелей и тяжелей. Никитин снова захотел спросить капитана о Лавровой Ольге, но в этот момент из-за леса показалось звено немецких истребителей, которые, переливаясь серебром в лучах заходящего солнца, устремились к дороге. Машина резко затормозила и буквально уперлась радиатором в дерево. Никитин уперся рукой в сиденье водителя, открыл дверь машины и, схватив рукой вещевой мешок, буквально вывалился из нее. Пули вспороли полотно дороги, покрыв ее фонтанами поднятой пыли. Где-то в стороне от Никитина кто-то громко закричал. Самолеты, сделав разворот, снова устремились вниз.
Та, та, та, та – застучал пулемет. «Эмка» с какой-то неохотой оторвалась от земли и окуталась, словно в шаль, черным удушливым дымом. Сквозь дым пробились яркие языки пламени. Никитин перевел свой взгляд на тело водителя, который лежал недалеко от него. Ему оторвало кисть руки и из обрубка, пульсирующей струей хлестала яркая пахучая кровь. Лицо красноармейца было бледным, он, то терял память, то снова приходил в себя. Лейтенант вскочил на ноги и бросился к нему. Оказавшись около раненого бойца, он попытался перетянуть ему руку его же поясным ремнем.
– Ранен? – спросил его капитан.
– Кто, я? – переспросил он Гуревича, удивляясь, почему, тот спрашивает его об этом.
– Я о тебе? Ты что не понял?
Только сейчас Никитин заметил большое темное пятно на боку, которое становилось все больше и больше.
Лейтенант поднялся с колен и задрал гимнастерку. Пуля задела бок касательно и он, взяв из рук капитана бинт, стал перевязывать рану.
– Двигаться можешь? Давай, поймаем машину, – как-то буднично произнес капитан.
Его спокойствие в этот непростой для них ситуации просто поразило Никитина. Кругом лежали трупы людей, горела техника, а он был абсолютно спокоен и сосредоточен. Капитан выскочил на дорогу и, сжимая в руке пистолет «ТТ», начал тормозить идущие на восток автомашины. Наконец одна из машин, подняв столб пыли, притормозила около офицера.
– Ты что, охринел?! – закричал водитель, высунувшись из кабины. – Я не посмотрю, что ты офицер, дам в морду!
Последние слова он произнес практически шепотом, заметив на рукаве гимнастерки офицера нашивку сотрудника НКВД.
– Простите, Христа ради, товарищ капитан НКВД. Не разглядел, обмишурился…
– Куда едешь?
– Туда, – замешкавшись, произнес водитель и рукой указал в сторону Москвы.
– Нам тоже туда, – ответил капитан и, махнув рукой Никитину, забрался в кабинку.
Лейтенант забросил в кузов вещевой мешок и быстро перебросил свое молодое тело в кузов грузовика. Стукнув ладонью по кабине, он сел на пол кузова. Машина дернулась и помчалась по дороге.
***
Машина, в кузове которой ехали Никитин и Гуревеч, двигалась медленно, утонув в плотном потоке отходящих на восток войск и беженцев. Полуторку бросало из стороны в сторону и им, сидящим в кузове, постоянно приходилось хвататься за борта кузова, чтобы не вылететь из него.
– Держись, Никитин! – подбадривал его капитан. – Доберемся, там и посмотрим, что с тобой.
Впереди показалась река, около которой столпилась масса народу. Жиденький мост, возведенный накануне саперами, едва сдерживал напор техники и людей. Полуторка несколько раз дернулась и остановилась. Гуревич выбрался из кузова и, сделав несколько разминочных упражнений, посмотрел на водителя.
– Что будем делать, товарищ капитан? – спросил его Никитин. – Вы только посмотрите, сколько здесь народу…
– Не знаю, – коротко ответил Гуревич, – народу – море, все спешат переправиться на тот берег. Не дай Бог, если налетят…
Не успел он договорить, как из-за высокого берега, поросшего одинокими деревьями, показались немецкие «Юнкерсы». Они шли до того низко, что было до боли обидно, что в небе не было ни одного нашего истребителя, которые могли наказать немецких пилотов за их уверенность и наглость.