***
– Кажется, оторвались, – произнес Иван Константинович, и тяжело дыша, повалился на землю. – Всем отдыхать…
Никитин присел рядом с ним и, достав из кармана папиросы, закурил. Заметив осуждающий взгляд капитана Гуревича, он загасил папиросу о влажную от росы землю. Все это время его терзал один вопрос, который почему-то всегда крутился вокруг золота. Он мучил его во время перехода линии фронта с Ольгой и невольно возник и сейчас.
– Командир! Скажи, как немцы вышли на нас? Я не верю в случайность, – словно прочитав мысли Никитина, спросил Ивана Константиновича Гуревич. – Почему немцы не вступают в огневой контакт с нашей группой? Вам не кажется, что они специально висят у нас на хвосте, ожидая, что мы сами приведем их к цели. Если это так, то они отлично знают нашу цель…
Иван Константинович отложил в сторону карту и внимательно посмотрел на Гуревича.
– Что ты хочешь услышать от меня, капитан? Правду? Если ее, то я не знаю, если одну из версий, значит, есть люди, которые сообщили об этом немцам. Поэтому, никакого эфира, выйдем на связь, когда найдем своих людей с золотом.
– Иван Константинович! Вы, думаете, что они еще живы? – поинтересовался у него Никитин.
Мужчина усмехнулся.
– Если бы немцам удалось захватить золото, то они, наверняка бы, нас уничтожили два часа назад при переходе линии фронта. Мы им нужны и поэтому – мы пока живы.
– Товарищ командир! Время выхода в эфир, – обратился радист к Ивану Константиновичу.
– Отставить выход! – зло скомандовал он. – Без моего приказа – никаких выходов!
– Слушай, лейтенант, – обратился он к Никитину, – как ты смотришь на то, чтобы разделить нашу группу на две? Это нам даст определенное преимущество. Мы сможем прочесать вот этот квадрат в два раза быстрее.
– Как прикажете, Иван Константинович, – не особо радостно ответил Никитин и посмотрел на капитана Гуревича, словно ища у него поддержки.
– Что так, лейтенант? Главное для нас – найти золото, Никитин. Вот посмотри, ты идешь в этом направлении, я и капитан Гуревич – в этом. Встречаемся через два дня вот в этой точке, – произнес командир и пальцем указал на карте.
– Все ясно, Иван Константинович. Разрешите выполнять? – ответил Никитин, сделав отметку на карте. – Тогда расходимся…
– С тобой пойдет Яковлев и радист, с нами – Добровольский.
Они пожали руки и разошлись в разные стороны. Вскоре группы растворились в зелени леса.
***
Никитин двигался первым, за ним, тяжело дыша, шел радист, замыкал группу Яковлев.
– Устали? – поинтересовался у них лейтенант. – Впрочем, о чем я спрашиваю, все и так видно по вашим лицам.
– Похоже, я натер ногу, товарищ лейтенант, – ответил радист. – Кое-как иду.
– А ну, снимай сапог, – приказ ему Никитин, – посмотрим, что с ногой.
Радист сел на землю и стал стаскивать сапоги. На правой ноге бойца была большая кровавая потертость.
– Как же ты так? Ты что не умеешь наматывать портянки? – зло спросил его лейтенант. – Ты знаешь, что бывает за членовредительство во время войны – расстрел. Ты это понял?
Радист промолчал и посмотрел на офицера.
– Я не специально это сделал, товарищ лейтенант. Так получилось.
– Что значит, так получилось!? И что прикажешь мне теперь с тобой делать? Ты не меня подставляешь под немцев, ты всех нас подставляешь!
– Товарищ лейтенант, я же не специально, – снова заскулил, словно щенок, радист, просто так получилось…
– Я снова тебя спрашиваю, что мне с тобой делать? Идти ты дальше не можешь, и оставить я тебя здесь просто не могу, ты же – радист. Я по приказу должен тебя застрелить…
Никитин расстегнул кобуру, но в этот момент где-то вдалеке снова послышался собачий лай. Яковлев вздрогнул и посмотрел на Никитина.
– Я смогу, товарищ лейтенант, я смогу, вы сами увидите…. – произнес радист и, поднявшись с земли, он взял сапог в руку.
– Тогда вперед, нужно двигаться! – приказал ему Никитин.
Радист поплелся вслед за Никитиным и Яковлевом. Они остановились минут через тридцать. Радист отстал от них и еле передвигал ногами.
– Привал! – произнес лейтенант и направился в сторону связиста.
Сняв с него рацию, он присел под дерево и снова посмотрел на искаженное от боли лицо бойца.
– Вот, возьми флягу и промой рану, – приказал он ему.
Когда тот промыл рану, Никитин протянул ему бинт.
– Перебинтуй рану. Перед тем как бинтовать приложи подорожник, его здесь много.
Радист посмотрел на Яковлева, ожидая от того слов сочувствия.
– Я все понимаю, товарищ лейтенант. Вы можете меня просто расстрелять, если вам от этого стает легче, – тихо произнес радист. – Простите меня, просто так получилось.