И другим из банды не по вкусу пришелся Мышков. Особенно Розову. Вот и сейчас в ответ на слова Мышкова тот тихо и угрожающе сказал:
— А ты не командуй, господин Мышков. Командовать надо было в Стамбуле среди белого офицерья. Пробанковали со своими Деникиным да Колчаком гражданскую войну. С погонами-то... Покормил бы клопов с мухой и паутом, как мы кормим третий год...
«Правда, — подумал Оса, — третий год уже скитаемся по лесам, по землянкам, по сторожкам».
— Ты, Мышков, — сказал он, — не обижайся на наших ребят. Замучились. Жизнь-то звериная. Бегаем, как бараны, по лесам, спасаем свои шкуры.
— Да я не обижаюсь.
Мышков вытер ладонью лоб, как будто он был влажен от пота, стал мерять узкий проход около двери длинными ногами. С крыльца донесся голос дядьки Акима:
— Это ж надо тебе пугать так. Полуношник ты, Симка. — Это Симка, — проговорил он повеселевшим сразу тоном, входя в сторожку.
Оса сунул наган под шубу, снова закинулся на лавку рядом с Розовым. И тоже повеселел:
— И то ладно, хоть не милиция.
Ввалился Симка, шагнул к столу, которым служила дверь сарая, прибитая к четырем чурбанам, сел на лавку. Выложил рядом обрез, стукнувший о дерево так гулко, что Растратчик испуганно вытянул шею, разглядывая ночного гостя. Срубов, щелкнув задвижкой на двери, повернувшись, спросил тоном приказа:
— С чего это ты, Симка, бегаешь по ночам? Неспроста, аль с дури? По малахольности своей?
— Вчера гнался за мной кто-то — стрелял в спину. Не поймешь — то ль с лесу, то ль с милиции. В шубейке, на коняге. Патрон в винте у меня остался крайний, приберег на волков. Да и осечки побоялся. А то б я его срезал, попользовался бы буркой. А еще чище — в руки бы он мне попал, научил бы я его стрелять...
Мышков подсел к Симке с другой стороны, и была видна радость на его узком и впалом лице. Обнял за плечи, и слышалась в голосе искренняя теплота:
— Спасибо тебе, дружок. Спасибо, что за Мышковых ты рассчитался. Слышали мы здесь... Ну-ка.
Он торопливо вытянул из-под стола бутыль самогона, плеснул в кружку, себе в другую.
— Давай-ка, а то замерз... Письма для меня не было?
Симка качнул головой, выпил, взял со стола кусок пирога, заработал челюстями, молча глядя перед собой в стол, вспоминая, наверное, того, что на коняге гнался за ним по лесной дороге.
Дядька Аким вздул огонь, засветил лучину и вставил ее в «светец». Бледный свет озарил сторожку, протушенную запахом сопревших портянок, угаром плохо протопленной печи, черный зев которой глядел беззубо на обитателей, всклокоченных, с сальными лицами, с бегающими настороженно глазами. Кажется, только сейчас Растратчик наконец-то разглядел Симку, восхитился им и поднялся. Тяжело прошлепав босыми ногами по затертому грязному полу, подсел рядом. Вроде бы хотел тоже обнять, и носом жирным и сальным поелозил около щеки:
— Это чудо, я такого детину впервые вижу. Разве что в цирке.
Симка оглянулся на него, смерил безразличным взглядом. Потом глаза его пробежали по всем остальным, остановились на Осе. Его одного спросил:
— А этот откуда к нам приблудился, Ефрем? Городской по обличью. Туша мясная — хошь руби на куски топором и торгуй на базаре по целковому за кус...
— Но-но, — так и шатнулся в сторону Растратчик, — я же к тебе с интересом.
Обитатели сторожки развеселились вдруг. Закашлялся от смеха на печи дядька Аким, тряс клокастой рыжей бородой. Срубов шлепал себя по голенищам сапог. Дрогнуло в кривой усмешке костлявое лицо Мышкова. Даже последнее время угрюмый, озлобленный вконец Оса, хмыкнув, сказал:
— Что туша мясная — верно.
Розов спустил ноги, окутанные портянками, мягко прошел к столу. Глотнув прямо из бутылки, похрустев луковицей, обернулся к Симке:
— Пошел я два дня назад на станцию. На разведку. — Красивое смуглое лицо его тут перекосилось в ухмылке: — Товарец могли доставить для кооперативов. Ну, вот...
Он расстегнул ворот черной гимнастерки, пригладил поблескивающие, положенные на кривой пробор темные волосы.
— Вдруг бежит ко мне от станции эта вот щеголиха, — показал он на Растратчика. — Пальто с каракулевым воротником, папаха боярская, сапоги чистый хром, да и фигура! Думаю, или агент какой, или же народный комиссар до меня.
— Агент, народный комиссар... — так и визгнул с печи пьяненько дядька Аким.