Старуха показала направление, противоположное тому, куда она собиралась бежать, поддавшись панике.
Ну, конечно, вот же вдалеке сквозь стволы виден её любимый кедр, на который она всегда ориентировалась. Я в пятнадцати минутах от дома и умудрилась заблудиться.
-Спасибо, бабушка, - сказала она, обернувшись, но -никого рядом нет.
И нет пня, на котором она сидела.
Нет ничего.
Все привиделось.
- Все, девочки, давайте детей, - услышала Вера голос, вырвавший её из давно забытого, из того, что было когда-то, но память не хотела возвращаться в то, чего не может быть.
помоги дай мне жизнь
Вера посмотрела на детей. Её девочка (я назову её Мариной, но вдруг ему не понравится такое имя, хотя, ему все равно, как я называю девочек, важнее, что он уже давно придумал имя мальчику, которого я не могу родить) спала, отвалившись от груди. А мальчик все еще сосал молоко, но уже вяло.
«После него сцеживать не надо», - мысленно порадовалась Вера хорошему аппетиту мальчика.
- Как его зовут? – спросила она сестру, когда отдавала ребенка.
- Пока никак.
До следующего кормления Вера думала о своем сне. Об этом событии в её жизни, которое случилось давным-давно, но из-за того, что она понимала, что такое невозможно, так же давно забытое, старательно вычеркнутое из памяти.
И всплывшее сейчас. Такое реальное, будто это было вчера, словно она только что нашла дорогу домой. Словно только что рассталась со старухой, указавшей путь.
Когда снова принесли детей, Вера сама взяла обоих, - и свою Марину и мальчика (Иван, Ваня, Ванечка, только так, и никак иначе). Приложила их к груди, умиленно глядя на их соревнование по высасыванию молока. Она любила этот процесс. Это слияние в одно целое с маленьким беззащитным созданием, которому ты нужен, который зависит от тебя. Вера улыбалась, глядя на них
и снова девка, сколько можно. Эти проклятые сикавки весь дом заполонили, проходу от них нет, – злой голос мужа, встречающий её после третьих родов, обещал бурю, но вылился всего лишь, слава богу, в одну затрещину. Она упала на диван, спасибо, господи, что он там стоит, и увидела, как муж расстегивает ремень.
- Только вонь от них одна, орут и жрать требуют, - он говорил, готовясь к тому, что происходило всегда, после каждых родов.
- Нет, нельзя, всего неделя после родов прошла, - бормотала она, удивляясь бессмысленности своего возражения. Так было после первых и вторых родов, так чему удивляться.
- Закрой рот и снимай свою трихомудь. – сказал он, - уже целую неделю я жду этого момента. Надеюсь, ты не думаешь, что я онанист какой-то.
Она лежала под ним, стараясь не обращать внимания на боль, и смотрела на Леночку, спящую в кроватке (первая и самая любимая), Сашеньку (свою вторую кровиночку) и Настеньку (третью и такую же дорогую), - у вас будет другая жизнь, полная добра и радости.
У вас будет счастье в жизни, вас будут любить.
Сделай Господи так, чтобы они никогда не узнали горя в жизни.
Чтобы для них возвращение домой было ежедневным счастьем.
Чтобы их всегда на пороге ждала любовь близких.
Вера открыла глаза. Вот тебе и раз, снова уснула во время кормления. Убедившись, что все в порядке, дети насыщаются, посмотрела на серый осенний день за окном.
Такой же серый, как моя жизнь!
Такой же холодный, как мой дом!
Такой же бесконечный, как моё замужество!
Почему я позволяю себя унижать?
Почему позволяю так обращаться с собой?
Сон вскрыл её сознание, то, что она боялась увидеть, что прятала в тайниках своей памяти.
не бойся боли и смерти
ты мать
не давай панике взять верх и станешь сильнее
ты создатель
защити свои создания и станешь богом
встань во весь рост и сбрось обузу
ты мать
ты творец
ты бог