— Волки? Я, видимо, пропустил. Что волки?
— Михалыч спрашивал, осуждаю ли я волков за то, что они жрут косуль.
— И? Осуждаешь? Хотя неважно. Пример не слишком удачный. Нас, если я правильно понял, пригласили сюда показать разницу между сущностями и людьми. Так?
— Не совсем, но мыслишь в правильном направлении, — пояснила Зинаида Матвеевна, — Мы не люди, но и не сущности. Следовательно, ни под одну из твоих категорий не подпадаем. Поэтому давай возьмём мою формулировку и попробуем определить разницу между сущностью и плотью. Может кому-то, кто мнит себя точной копией Бога, это и неприятно, но наличие физического тела, проще говоря плоти, и является определяющим моментом.
Малюта завис на мгновение, вспомнив сентенцию некоторых биологов, утверждающих, будто человек такой же хищник, только сумевший развить свои умственные способности. Те же признаки молекулярного, клеточного, анатомического строения, как и у прочих обитателей планеты. Получалось, его вид прекрасно подходил под категорию: Человек разумный, род Человек, семейство Гоминиды, отряд Приматы, класс Млекопитающие, подтип Позвоночные, тип Хордовые, царство Животные.
— Э-э-э, — продолжил он, нащупывая прежнюю нить своих размышлений, — Хорошо. Допустим. Плоть — это то, что нас всех объединяет.
— Волки, — напомнил упёртый Шрам.
— Хрен с ними, с волками, — отмахнулся Григорий Лукьянович от товарища, — Всем нужна пища. Хищникам — мясо, травоядным — подножный корм. Киты вон малюсеньким планктоном довольствуются. Зато поглощают его тоннами. Мавки, русалки, водяницы — души некогда погибших девушек. Причины разные, суть одна. Став сущностью, они превращаются в берегинь того места, где рассталось с жизнью их тело. Но для восполнения энергии и поддержания существования, пусть даже в столь иррациональном состоянии, требуется пища. А что может стать пищей для неупокоенной души? Это же логика! Душа живого человека. Следовательно, завлекая неосторожных путников и убивая, берегини не совершают тяжкое преступление против рода человеческого, а всего лишь удовлетворяют потребность в еде. В отличие от нас с тобой. Мы убиваем себе подобных совсем по другим мотивам. Я, получается, ради идеи и служения роду, а ты — за деньги.
— Вообще-то я тоже служу, — обиделся сержант, — Да, мне платят за это, но я содержу семью, помогаю родственникам.
— Неважно, — гнул свою линию Малюта, которого просто понесло, — Русалки, как волки, лисы и прочие хищники вынуждены убивать ради пропитания. А мы? Ради чего убиваем мы? Может это мы твари? А бедных сущностей называем так, потому что хотим свалить на них нашу вину? Потому что…
— Боитесь вы их, — быстро подытожила ведьма, когда безопасник запнулся.
Две очень юные нимфы, прекрасные и соблазнительные в своей наготе, отделились от хоровода и, заливаясь заразительным смехом, от чего заулыбался даже всегда сдержанный Шрам, приблизились к поваленному дубу. Одна, со спутанными влажными волосами, струящимися темным водопадом вдоль худеньких плеч и точёного стана, игриво предложила:
— Пойдёмте танцевать, гости дорогие! Кавалеров мало. Не следует заставлять девушек вальсировать друг с другом!
Вторая, смахнув со лба непослушную прядь и вытащив из-под русых локонов цветок белоснежной лилии, протянула дар Малюте.
— Не стесняйтесь, мальчики. И можете не раздеваться!
В этот момент купол из миллиона кружащих над поляной светлячков лопнул. Нарушился порядок и синхронность их кругового полёта. Сейчас это походило на снимок кружащейся вокруг своей оси галактики. С разделяющимися и уходящими во мрак лепестками звёздных скоплений…
Впрочем, кто из ныне живущих видел фото какой-либо галактики? Григорий Лукьянович сравнил увиденное с пазовой фрезой, которую видел в колхозном столярном цеху. А в центральном отверстии вместо вала ослепительно сияла взошедшая над рощей Луна. Немыслимо яркая в своей бледности. Мгновенно залившая поляну серебряной волной света, искрящегося вспышками от сгорающих в его лучах насекомых.
И без того блеклая кожа водных дев стала то ли прозрачной, то ли исчезла, растворившись под воздействием призрачного свечения. Вместо бархатного девичьего покрова предстали лохмотья землистого оттенка рогожи. В огромных прорехах проглядывали не только светло-коричневые кости, покрытые разлагающимися кусками мяса, но и ошмётками полуразложившихся внутренних органов.
У брюнетки застряла между рёбрами рыбёшка. Задохнувшийся карасик, лишённый водной среды, уже не трепыхался, а обвис и тупо смотрел остекленевшим взглядом на застывшую на бревне компанию.