Дмитрий едва закончил умываться, когда неожиданный стук в дверь заставил его вздрогнуть. Несколько секунд он затравленно смотрел на дверь, словно вор, пойманный на месте преступления, после чего поспешно промокнул лицо полотенцем и
набросил на себя халат.
«Хоть бы не Вайнштейн» — лихорадочно пронеслось в сознании. Чертов «энергетический» видел его насквозь, и меньше всего Дмитрию сейчас хотелось получить очередную порцию «врачебных рекомендаций». Альберт и так не одобрял использование «эпинефрина», а то, что уже второй полукровка испробовал сомнительный препарат, причем тайком, понравилось ему еще меньше.
Однако утренним посетителем оказался не Вайнштейн, а Кристоф. Немец выглядел не на шутку встревоженным, и Лесков без лишних вопросов впустил его в комнату.
— Извини, что разбудил, — произнес Шульц, окинув собеседника беглым взглядом. — Хочу поговорить с тобой до начала собрания, чтобы заранее обозначить свои позиции на тему «эпинефрина». Так сказать, чтобы не было сюрпризов.
Эти слова не понравились Лескову, но виду он не подал. Нетрудно было догадаться, зачем немец пришел к нему. Шульц уже однажды говорил, что ему не нравится нестабильность этой сыворотки, и он бы не хотел использовать ее на себе и Хансе до тех пор, пока ему не предоставят доказательства, что препарат полностью безопасен. И, видимо, сейчас, пришел об этом напомнить.
— Хорошо, давай без сюрпризов, — нарочито спокойно согласился Лесков. — Я слушаю тебя.
Кристоф кивнул и продолжил:
— Для начала я бы хотел предупредить, что всё, что я сейчас скажу, никак не связано с твоей женщиной. Как и все остальные, я и Ханс признаем и уважаем ее достижения в разработке «эпинефрина». Однако я солгу, если скажу, что мы горим желанием испробовать препарат на себе. То, что Матэо неосмотрительно вколол себе сыворотку, и ничего плохого не произошло — это счастливая случайность. Но я знаю, что были и проблемы… Вайнштейн рассказал мне, что едва не погиб, применив всего лишь две ампулы. Две! Не четыре!
«А что он тебе еще рассказал?» — зло подумал Лесков. В этот момент ему захотелось немедленно разыскать Вайнштейна, чтобы хорошенько встряхнуть его. Еще несколько минут назад он, Дима, надеялся, что никто не узнает о «недостатках» сыворотки раньше времени — так нет же, самый честный даже в полутрупном состоянии уже успел разнести правду в массы.
— Судя по тому, что я и Матэо до сих пор живы, ситуация Альберта — это скорее исключение, нежели правило, — ответил Дмитрий. — Ты ведь понимаешь, Кристоф, что использование препарата зависит не столько от нашего желания, сколько от необходимости. Мы можем часами рассуждать о том, что сыворотка опасна, но, если «ликвидаторы» снова заявятся на нашу территорию, «эпинефрин» — наш единственный шанс на спасение.
Услышав эти слова, Кристоф нахмурился:
— Какое к черту спасение? Ханс говорит, что это наша смерть. Да, поначалу он вместе с остальными обрадовался, что мы можем принимать истинную форму. Но энергетику не обманешь. Твоя все сильнее напоминает ржавый кусок металла, изъеденный и больной. Ты, как тот фитнес—гуру, который хвалится собственным здоровьем, а сам объедается таблетками. Я прав, Дмитри? Хоть раз скажи мне правду!
— Я скажу тебе правду, — губы Лескова тронула презрительная усмешка. — Правда в том, что ты боишься. Боишься настолько, что даже не хочешь рискнуть.
— Дело не в этом! — перебил его Кристоф. — Альберт говорит, что ему нужно время, чтобы исправить формулу…Я не хочу, чтобы из—за наших поспешных решений погибли люди. В конце концов, они наши друзья!
— Мы колем препарат четырнадцатилетнему подростку, а ты мне говоришь о поспешных выводах? Тебе страшно, Кристоф. Вот и всё.
— Не смей упрекать меня в трусости! Кто угодно, но только не ты! Ты закрылся здесь, когда был нужен своему народу… Проклятье! Если ты так хочешь, я вколю себе это дерьмо. Но что, если после использования препарата умрет Ханс? Или Жак? Или даже проклятый Фостер? Их кровь будет на наших руках.
Дмитрий снова усмехнулся: