Однако озвучивать эти слова Уилсон не стал. Теперь, когда он понял, что оружие против чистокровного бесполезно, оставалось лишь надеяться на мирное урегулирование конфликта. Его глаза буквально впились в экран, над верхней губой выступила испарина, галстук почему—то начал душить. То, что кайрамы медлили, придало ему надежду. Возможно, эти крылатые уроды все—таки задумаются над услышанным и не станут вмешиваться? Возможно, они уберутся обратно домой…
Вот только эти кайрамы и так находились дома. Слова Уилсона всколыхнули в них волну ненависти, которая разрасталась с каждой пролитой каплей крови.
Миллионы людей были убиты только потому, что кто—то провозгласил себя выше других. А теперь эти убийцы заговорили об истощении планеты? Этот мир был достаточно богат, чтобы утолить потребности каждого живущего здесь существа, но он был слишком беден, чтобы утолить человеческую жадность. Дмитрий знал это, как никто другой. Твари, убившие его жену и друзей, теперь говорили об очищении земли, вот только что—то они не торопились начинать с самих себя.
— Сможешь чиркнуть ему послание? — произнес Лесков, мысленно обратившись к Кристофу. Тот согласился. В какой—то момент Шульцу захотелось попросту взорвать самый «разговорчивый» беспилотник, тем самым показав свои намерения. Пусть эти ублюдки видят, как кайрамы собираются «не вмешиваться» в дела человечества. Однако идея Дмитрия показалась ему более эффектной.
Взгляд Кристофа переместился на ближайший к нему самолет, и в тот же миг беспилотник, словно потеряв контроль, принял в воздухе вертикальное положение и очутился точно напротив «рупора» «процветающих». Раздался пронзительный скрип металла, и вскоре на поверхности крыла вертикального беспилотника из глубоких царапин стала складываться надпись:
«Да низвергнется пламя с небес, да очистит оно землю…»
А затем один за другим беспилотники начали взрываться. Крис и Жак не сводили с них глаз до тех пор, пока не уничтожили последний.
Воцарилась тишина. Морозная, пряная, хмельная. Впервые она показалась Дмитрию настолько мелодичной. Прежде тишина наземного Петербурга ужасала его, но сейчас… Сейчас она звучала победой. Первой победой, которую не пришлось выменивать на десятки жизней, как будто смерть — это беззубая торговка на рынке. Эта тишина была триумфальнее любого гимна, любого марша…
Взгляд Дмитрия скользнул по его спутникам — столь разным, непредсказуемым и своевольным. Эти люди никогда не были его подчиненными, но, наверное, только сегодня Лесков по—настоящему разглядел в них своих союзников. Никто из этих полукровок не побоялся применить на себе опасную сыворотку, чтобы помочь другому. Да, конечно же, они боялись. Они ведь не идиоты — очертя голову бросаться на амбразуру, зная, что никто не выживет. И тем не менее бросились.
А затем мысли Лескова вернулись к Эрике. Если бы она только знала, что сегодня сделал ее препарат… Эта хрупкая женщина не просто создала для них оружие, она подарила им надежду. Именно благодаря ей впервые за долгие месяцы «процветающие» утратили свою неуязвимость. Больше они не смогут спать спокойно…
Воспоминания о погибшей жене больно царапнули в груди. Господи, как же он по ней скучал! Не было ни дня, когда он не думал о ней, не представлял ее красивое лицо, любимые губы. Он бы многое отдал, чтобы сейчас иметь возможность ворваться в лабораторию и застать Эрику там, сидящей за рабочим столом. А затем прижать ее к себе, встревоженную и немного растерянную, и рассказать, что они впервые по—настоящему победили. В ее глазах наверняка бы отразилось недоверие. Война имела уродливое свойство — избавлять от привычки верить в хорошее. Но сегодня бы Эрика поверила. Этой ночью полукровки победили не только вражеские беспилотники, а в первую очередь свои страхи и собственную гордыню. До этой минуты все придерживались политики — каждый сам за себя, однако сегодня всё изменилось.
Жак заговорил первым, мысленно обратившись разом ко всем присутствующим:
— Я до сих пор пребываю в шоке, но, наверное, это было лучшим сражением за всю историю этой войны!