День был теплый и ясный, небо утопало в пушистых облаках, и Лейла как всегда затеяла игру, мол, угадай, на что похоже одно из них.
— Вот это похоже на кролика, — смеялась девочка, показывая пальцем куда—то вдаль. — Видишь? У него ушки!
Ответить Бранн не успел: из кустов выскочила облезлая собака, и прежде чем дети успели среагировать, она набросилась на Лейлу. Зверь вцепился девочке в плечо, и она отчаянно закричала. Кровь стремительно начала захлестывать ткань ее грязно—серого платьица и тем самым еще больше раззадоривала пса. Мучительная боль исказила лицо девочки, а Бранн вместо того, чтобы помочь, застыл на месте, пораженный охватившими его ощущениями.
Ненавистная слабость стремительно начала исчезать, словно мальчик испил живительной воды. Его сердце забилось сильнее, но не от страха, а от энергетики, исходящей от его подруги. Из последних сил Лейла пыталась освободиться, звала на помощь, однако Бранн словно превратился в каменное изваяние. Вместе с силой его начал затапливать ужас. До него наконец дошло, что он как будто наслаждается происходящим, и, чтобы остановить это страшное чувство, схватил с земли палку и попытался ударить зверя.
Но не удар заставил собаку разжать челюсти — в тот момент глаза Бранна впервые окрасились в медный, и он проявил, сам того не осознавая, применил свои телекинетические способности. Когда на шум выбежала сестра Ионела, она обнаружила залитую кровью Лейлу, рядом с которой лежала убитая собака. Ее челюсти выглядели так, словно их что—то сломало, но страшнее было не это. Девочка в ужасе указывала пальцем на Бранна, то и дело повторяя слово «Люцифер».
Позже она рассказывала, что что—то случилось с глазами мальчика, и злая собака умерла, вот только лицо ее друга не было добрым. Это было лицо дьявола с жуткими звериными глазами…
К счастью для Киву, девочке никто не поверил. Но то, что вскоре ее из обычной больницы перевели в клинику для душевнобольных, стало для Бранна ударом. Он пытался объяснить воспитательнице, что от боли Лейле почудилось, однако женщина
сама впервые взглянула на него с опаской. Сестра Ионела отчетливо помнила, как выглядело убитое животное, и это явно не мог сделать испуганный восьмилетний мальчик.
— Мне помог ангел—хранитель! — попытался было объяснить Бранн, но в тот же миг вспомнил свои ощущения, и страх обрушился на него с новой силой. В ту ночь, стоя на коленях перед распятием, мальчик молился так отчаянно, что позволил себе задремать только на рассвете.
Сегодня страх вернулся опять, но уже в другом обличье. Теперь Бранн боялся не собственных демонов, а существ, которые должны были спуститься с небес. После ссоры с Советом Тринадцати мужчина вернулся в свой особняк и еще несколько минут беспомощно метался по своему кабинету, словно это могло помочь ему спастись.
Затем, словно обессилев, Киву опустился в кресло и слепо уставился в стену, на которой висела оригинальная картина Герберта Джеймса Дрейпера «Оплакивание Икара». Несколько секунд он словно пребывал в отключке, но вот его взгляд сделался осмысленным. Резко поднявшись с места, Бранн приблизился к картине, внимательно глядя на изображенного на ней мужчину с крыльями.
— Библейская цитата, — беззвучно прошептал он, словно пытаясь распробовать эту фразу на вкус. Она была настолько нелепой, что никак не могла быть правдой. Тем не менее Уилсон так сказал… Это была Библейская цитата. Возможно, ее интерпретация.
Тогда Бранн вернулся к столу и, вытащив из ящика планшет, запустил запись последнего воздушного боя на территории Петербурга. Карие глаза буквально вонзились в экран, нетерпеливо дожидаясь момента, когда кайрамы ответят на предложение Океании.
Когда последние царапины на крыле самолета сложились в слово, Киву нажал на паузу.
«Да низвергнется пламя с небес, да очистит оно землю…»
Это была вольная интерпретация из вышеупомянутого источника, однако кайрамы действительно цитировали Библию. Вопрос только, с каких это пор «истинные» стали настолько хорошо разбираться в Земной литературе? Это была не просто цитата, это была откровенная насмешка, плевок врагу в лицо, мол, «доочищались», ублюдки. Теперь наша очередь очищаться от вас.
Но у кайрамов не было причин ненавидеть Океанию. Они бы выражались совершенно иначе, словно мудрецы, которые вынуждены вмешаться, чтобы идиоты не переубивали друг друга. «Истинные» не осквернили бы себя такой примитивной вещью, как ненависть к людям. С тем же успехом человек может ненавидеть жука, который ползает у него под ногами. Ненависти нет, когда можешь либо перешагнуть, либо раздавить. Максимум брезгливость.