— Процветающие вышли на связь, — мрачно произнес Кристоф. — Теперь они увидели, что мы готовы к войне.
— Лучше бы они увидели, как вы жжете их дома, — фыркнул Эрик. — Одно дело — порхать над Петербургом и совсем другое — уничтожить военную машину Океании.
— А ты вообще заткнись! — взорвался Жак. — Если мы и победим, то уже точно не благодаря тебе!
— Ой, да кто бы говорил! Раз в жизни из кустов высунулся, и сразу герой войны! Уже памятник себе возвел… Нерукотворный.
Ссорясь и пререкаясь, они наконец добрались до базы, где в одно мгновение оказались окружены местными жителями. Каждый пытался узнать, что произошло наверху, поэтому солдатам пришлось приложить немало усилий, чтобы сопроводить полукровок до правительственного здания. Там же сразу же состоялось собрание совета.
Новость о том, что «процветающие» обратились с предложением к «кайрамам», не на шутку разозлило присутствующих. Но дальнейший рассказ Дмитрия заставил замолчать даже ненавидевшего его Евгения Борисовича. Встав во главе совета Спасской военный до сих пор считал Лескова слабым лидером, однако то, как Дима бросился на подмогу Жаку, несколько поразило его.
— Вы пригрозили их сжечь? — переспросил Евгений, мрачно глядя на Барона. — Всё это конечно устрашает, но на вашем месте я бы предлагал заключать перемирие с Россией. Вы не победите Австралию впятером.
— Впятером, может, и нет, но кто отменял московских полукровок? — спокойно ответил Дмитрий. — Я знаю, что их там, как минимум, семеро. И отдадут их нам только в том случае, если мы будем атаковать Золотой Континент. В противном случае, уже Москва останется без защиты.
— Мне не докладывали, что ты ведешь переговоры с Москвой…
— С чего бы это? — деланно удивился Лесков.
Евгений заставил себя пропустить этот сарказм мимо ушей. Новость о том, что в Петербурге есть уже пятеро кайрамов, не могла не обнадеживать, и мужчина решил избежать очередной прилюдной стычки
Когда все уже начали расходиться после собрания, Лесков попросил Фостера пройти вместе с ним в его кабинет.
— Что—то случилось? — Эрик попытался было придать своему голосу насмешливый тон, но получилось не очень. Он понимал, что наверняка речь пойдет о случившемся на поверхности, и разговор этот будет не из приятных. То, что Дмитрий не ответил на его вопрос, еще больше подтвердило догадку наемника.
Зайдя в кабинет и прикрыв за собой дверь, Лесков наконец заговорил:
— Как бы вы к этому не относились, Эрик, но завтра вы используете сыворотку вместе с остальными. Пока я обращаюсь к вам по—хорошему, однако, если вы откажетесь подчиниться, я буду вынужден вас заставить.
— А зачем было вести меня сюда? Могли бы сказать при всех! Когда остальные хором называли меня трусливой мразью, — губы Фостера искривились в презрительной усмешке.
— Возможно, мои слова покажутся странными, но я не преследую цель вас унизить. Врагов у меня и так достаточно.
— И вы решили поиграть в доброго полицейского?
— С детства не люблю полицию, — ответил Дмитрий, игнорируя провокационный тон парня.
— А что вы любите, Барон? Когда люди по щелчку ваших пальцев рискуют башкой? В отличие от остальных я прекрасно знаю, что произошло с Вайнштейном, когда он использовал препарат на себе. Там было всего две ампулы, Барон. Две долбанные ампулы. А вы закачиваете всем по четыре. И я не знаю, что будет потом с их организмами. Где гарантии, что это дерьмо не убьет их потом?
Лесков хотел было что—то ответить, но в этот момент острая боль обрушилась на него с такой силой, что Дмитрий невольно опустился на колени. Сейчас он забыл даже о том, что перед ним находится Фостер. Весь мир сузился до безумной ломки во всем теле, пожирающей его кости. Дима с трудом сдерживался, чтобы не закричать. На лбу выступила испарина, дыхание сделалось рваным и обжигающе сухим. В данную минуту он мог лишь корчиться в мучениях, не в силах даже думать о том, насколько это унизительно со стороны.
С минуту Фостер молча, едва ли не равнодушно, наблюдал за состоянием своего новоиспеченного «босса». Карие глаза холодно следили за тем, как Дмитрий опустился на колени, беспомощно скользнув рукой по стене в попытке за что—то удержаться. А затем и вовсе сжался на полу, прижимаясь щекой к прохладной поверхности. Сейчас он походил на наркомана, у которого начался очередной приступ, и, глядя на него, Эрик пытался найти в себе столь сладкое злорадство. В конце концов, именно этот русский сукин сын испортил ему всю жизнь.