— А еще лучше — ваша собственная дочь, — с холодной улыбкой предложил Лесков. — Кажется, они — ровесницы, вместе им будет гораздо интереснее нежели с каким—то вооруженным незнакомцем. Что скажете, Григорий Петрович?
— Ваш сарказм, Лесков, так же неуместен, как и ваша слабость. Есть решения, которыми не будешь гордиться, но будешь гордиться победой, которую они принесут. В этой войне и так погибло немало детей, так что жизнь одной девочки — не такая высокая цена за мир и свободу.
— Он прав, Лесков, — устало произнес глава совета Спасской. — Ее способности — один из главных наших козырей. Доктор Вайнштейн предвидел это и именно поэтому занялся ее тренировкой.
— Я занялся ее тренировкой, чтобы она могла за себя постоять в случае нападения на базу, — неожиданно вмешался Альберт. — А вы не подумали о том, что будет, если мы потерпим поражение? На базе не останется никого, кто смог бы защитить людей.
— Если мы потерпим поражение, остальным вообще лучше не жить, — мрачно произнес Ткаченко. — Их в любом случае перебьют, как скот. Но с Бехтеревой шансов победить больше.
«Как будто я этого не понимаю», — зло подумал Дмитрий. Он тысячу раз думал о том, насколько могут возрасти способности Виктории после применения «эпинефрина». Возможно, она бы сумела достичь того же уровня, что и Бранн. Лесков до сих пор помнил, как этот мужчина уничтожил целую бандитскую группировку вместе с их машинами, а так же со всей территорией заброшенного детского лагеря.
Маленькая девочка, которую Иван по воле случая забрал у Алины, обладала не менее «чистой» кровью. Как говорил Вайнштейн, в процентном соотношении она является кайрамом семьдесят на тридцать…
Но еще она была ребенком. Десятилетней дочкой лучшего друга, которому он, Дима, поклялся защитить ее. Да и сам он частично воспринимал ее, как собственного ребенка. Вика росла у него на глазах, играла с подаренными им драконами, каждый год рисовала ему поздравительные открытки. А теперь какой—то мудак собирался отправить ее в самую опасную боевую точку.
— Хорошо, Григорий Петрович, — внезапно согласился Дмитрий. — Если вы настаиваете на том, чтобы Бехтерева отправилась в Сидней, ваша дочь отправится вместе с ней. Если Петербург выставляет от себя одного ребенка, взамен мы требуем вашего.
— Что? Нет, мы не. — начал было руководитель Спасской, но медные глаза Дмитрия заставили его замолчать. По коже присутствующих в зале пробежал холодок, а в сердца начал просачиваться страх.
— Нам сейчас не до ваших игр! — сквозь зубы процедил Ткаченко, злость которого в этот момент почувствовалась даже через экран. — Позвольте вам напомнить, Лесков, что именно благодаря вам в мире существует нынешняя ситуация. Именно вы, не я, являлись спонсором «Процветания». Напомнить вам, сколько детей убили вы?
— Не утруждайтесь, всё равно обсчитаетесь, — отозвался Дмитрий.
— Тогда я не буду утруждать себя и дальнейшей дискуссией с вами. Вы здесь не главный, да и толку от вас в этой войне гораздо меньше нежели от девочки. Мы охотно откажемся от вашей кандидатуры. Можете оставаться в Петербурге, а Бехтерева отправиться в Сидней.
— И как же она это сделает, позвольте полюбопытствовать?
— Через активацию вражеского телепорта, — теперь в диалог вмешался Валерий Станиславович, глава станции «Охотный ряд». То, что в войне собирались использовать ребенка, ему не слишком нравилось, но, к сожалению, в словах Ткаченко был смысл.
— Замечательно, Валерий Станиславович, — усмехнулся Дмитрий. — А кто активирует этот вражеский телепорт?
— Ваш «блуждающий».
— Вы в этом уверены? — в голосе Лескова послышалось деланное удивление.
На той стороне повисло напряженное молчание.
— Дело в том, — продолжил Лесков, — что этот самый «блуждающий» считает Викторию Бехтереву своей самой близкой подругой, и он никогда в жизни по доброй воле не отправит ее на убой.
— У нас достаточно «шепчущих», — мрачно произнес Ткаченко.
— Несомненно, это хорошая новость. Однако вынужден вас огорчить: во сне «блуждающий» очищается от любого «паразита», начиная от бестелесного полукровки, и заканчивая такой ерундой, как «подсаженная» мысль. Вы ничего не сможете ему внушить, так что Виктория Бехтерева остается дома.
— А если бы я согласился отдать свою дочь? — севшим голосом произнес Григорий Петрович.
— Но вы ведь этого не сделали…