Фостер неотрывно смотрел на мальчика, фигура которого снова сделалась заметной. До этой секунды Адэн материализовался лишь на мгновение, чтобы указать наемнику на брешь в защитном барьере противника. Пуля почти достигла цели, и, когда прогремел выстрел, Эрик отчетливо услышал в своем сознании голос Лунатика:
— Спасибо, что был моим другом.
— Нет, ты не. — выдохнул Фостер, в ужасе понимая, что тот собирается сделать.
Если бы у Адэна было достаточно сил, он бы сделал это с самого начала. В момент появления Лонгвея он бы остановил время, снова активировал бы телепортационную арку и вернул бы Димину группу домой. Но в тот момент все они уже пребывали в своей истинной форме и поэтому не могли воспользоваться телепортом. А задерживать время дольше чем на две минуты, будучи столь слабым, он не мог. Адэну пришлось позвать на помощь и вступить в бой вместе с остальными.
Когда появился Бранн, в сердце мальчика затеплилась надежда. Вот—вот Лонгвей устанет, и тогда Киву победит. Уничтожит ненавистного «процветающего», и можно будет вернуться домой. Можно будет попробовать жить нормально.
Конечно, оставался еще вариант — активировать телепорт, мол, спасайтесь. Но разве они сумеют спастись? Если они сейчас сбегут, значит, все погибшие в этом бою отдали свою жизнь впустую. А враг вскоре восстановится и отомстит.
Вот только Бранн потерпел поражение. Жалкая попытка убить врага из пистолета тоже не увенчалась успехом. И тогда Адэн осознал, что по—другому не получится. Впервые ему было настолько страшно. Он понимал, что это решение станет для него последним — его организм слишком устал, чтобы потом проснуться…
Время остановилось и тем самым вынесло Лонгвею смертный приговор. Фигура азиата застыла на месте, напоминая каменное изваяние — лишь его глаза чуть расширились от ужаса, когда он понял, что происходит. Панический страх затопил его сознание ледяной волной. «Блуждающий во сне» отнял у него возможность двигаться и атаковать. А внушение Дмитрия лишило последнего шанса стабилизировать защиту.
Шатаясь, Бранн медленно поднялся с земли и направил руку в сторону Лонгвея. Песчаный ветер взвился вокруг чистокровного, превращаясь в воронку, которая с каждой секундой сужалась все сильнее. В какой—то момент до Киву донесся болезненный хрип противника, а затем телекинетический купол врага лопнул. Тело Лонгвея, оказавшись в объятиях вихря, разлетелось, как разбитая чаша, и теперь куски плоти, капли крови и обрывки одежды лениво парили в воздухе вперемешку с землей и осколками асфальта.
Когда Бранн поднял глаза к небу, фигуры Адэна уже не было. Ветер снова взъерошил его волосы, а в небе все ярче начал разгораться рассвет.
Глава XXI
С минуту Киву стоял неподвижно. Его фигура казалась какой—то неестественной, высеченной из камня и в то же время поразительно живой для места, насквозь пропитанного смертью. Изуродованная телекинетическими волнами земля кричала глубокими ямами. Морщился от боли потрескавшийся асфальт, плача осколками стекла. Это место больше не было оплотом могущества Золотого Континента — лишь еще одним кладбищем.
Да, это была энергетика кладбища. Сырая. Холодная. Безобразная. Никто в здравом уме не пожелал бы здесь задержаться ни на секунду. Вот только для Бранна здесь подавали самое лучшее блюдо. Смерть спутников Дмитрия казалась ему пряной, если не сказать — сладкой.
Но еще сильнее чувствовалась мертвая энергетика Лонгвея. Она была настолько мощной, что пронизывала румына до костей. Хотелось закрыть глаза и окунуться в нее с головой, пить ее залпом, словно умирающему от жажды. И он пил. Жадно и безумно, чувствуя, как с каждым новым «глотком» боль уходит, уступая место живительной силе. Смерть Лонгвея растекалась по его венам, опьяняя и отрезвляя одновременно.
Наконец румын обернулся. Объятый по пояс спиралью из парящих кусков плоти и капель крови, Бранн походил на монстра, которого отвлекли от трапезы. Его губы, подбородок и шея также были в крови. Бордовые пятна темнели и на испачканной землей рубашке.
Какое—то время глаза мужчины еще пылали медным, но вот янтарный огонь погас, оставляя после себя уголь темно—карих радужек. Киву снова сделался тем самым человеком, которого Дмитрий впервые встретил несколько лет назад в ресторане: слабым, бледным и болезненным. Тем самым Бранном, о котором ходило множество жутких слухов, и которым он, Лесков, в глубине души восхищался.