Еще я собираюсь доесть те рулетики с пепперони. Они действительно вкусные.
-
Гости ушли, Лили лежит в постели, завернувшись в атласный халат и пушистые носки, я наконец- то сажусь за кухонный стол. Я решаю включить какого- нибудь Фрэнка Синатру, пока пью вино, и чувствую себя лучше, чем, наверное, когда- либо чувствовала себя любая жена в ночь после поминок по мужу.
Поскольку Фрэнк говорит мне, что лучшее еще впереди, я ем, пью, сохраняю равновесие и верю ему.
Раздается стук в дверь, и я обмякаю от разочарования. Ты, должно быть, издеваешься надо мной. Кто приходит на поминки так поздно?
Обернув халат вокруг талии, я подхожу к двери с хмурым выражением лица. Уже почти десять. Ну же.
Сквозь запотевшее стекло входной двери я вижу неясную фигуру, но Родни знал много ночных сов, поэтому я, не раздумывая, открываю дверь, чтобы поприветствовать опоздавшего. Я не буду приглашать его войти, кто бы это ни был.
Пожилой мужчина с волосами цвета соли и перца стоит у двери, выражение лица у него нейтральное, когда я появляюсь, но, заметив мой наряд, он выглядит немного более заинтересованным.
Отвратительно. Он буквально ровесник моего отца. Я полагаю. Мама никогда не говорила мне, сколько лет было моему отцу.
У него большой, длинный нос и кустистые брови, которые сходят с рук только старикам.
Любезно игнорируя то, как его серые глаза обшаривают мое тело, я сообщаю ему: — Э- э, спасибо, что зашел выразить свое почтение, но поминки закончились пару часов назад, и моя дочь уже в постели, так что… Сейчас неподходящее время, но спасибо.
Я киваю ему, отступая, чтобы закрыть дверь, но внезапно появляется крупный мужчина в кожаной куртке и джинсах, очевидно, стоявший спиной к моему дому, с той стороны, где я его не видела. Его крепкая рука останавливает дверь прежде, чем я успеваю ее захлопнуть, и укол страха пронзает меня.
Мой взгляд переходит на мужчину постарше; он не боится.
Пожилой мужчина заходит прямо в мой дом, а его гигантский напарник ведет меня задом наперед, пока я не упираюсь в дверь шкафа. Я смотрю на него, сглатывая, затем снова перевожу взгляд на мужчину постарше.
— Что это? — спрашиваю я.
— Миссис Геллар? спрашивает старик, снимая шляпу с головы и держа ее в руке в насмешливом знаке уважения. — Очень сожалею о вашей потере.
Очевидно, это неискренне, поэтому я не утруждаю себя благодарностью. Его огромный громила отходит от меня, поскольку я проявляю послушание, и берет рамку с фотографией, которую я выставила на крайнем столике у лестницы. Мельком взглянув на него, он передает его старику.
Мужчина берет его, его взгляд останавливается на пухлых детских щечках моей милой доШери, и он улыбается — вроде как. Это не совсем похоже на улыбку, но я не знаю, как еще это назвать.
— Милый ребенок, — говорит он мне, роняя рамку на пол.
Стекло не разбивается, но я смотрю вниз и вижу, что оно все- таки треснуло, прямо посередине лица Лили.
Сглатывая, все еще прижимаясь спиной к дверце шкафа, я спрашиваю: — Чего ты хочешь?
Кустистые брови пожилого мужчины взлетают на лоб. — Ты не хочешь знать, кто я?
— Прекрасно, кто ты? — Спрашиваю я, не заинтересованная игрой в угадайку.
— Антонио Кастелланос. Теперь ты знаешь, кто я?
У меня сводит желудок, потому что я так и делаю. О двух криминальных семьях, которые, по сути, владеют Чикаго, я знаю мало, но мне известны имена боссов: Матео Морелли и Антонио Кастелланос.
— Черт, — бормочу я.
Антонио улыбается, глядя на великана. — Она забавная. Разве она не забавная?
Его тон такой же безжизненный, как и глаза, великан смотрит на меня и говорит: — Так весело.
— Мне не нравятся забавные бабы, — сообщает мне Антонио. — Но это нормально. Ты не для меня.
— Ни хрена себе, — говорю я, прежде чем успеваю сдержаться.
Старик выглядит так, словно собирается ответить, но потом делает паузу. — Ты слушаешь The Best is Yet to Come? — спрашивает он, слушая конец песни, играющей на кухне. — Ваш муж только что умер, вы слушаете это?-