— Надеюсь, этот парень сумеет о них позаботиться?
— Можешь не сомневаться.
— Привози их почаще. — Марти задержал дыхание, прежде чем сказать следующую фразу: — Кроме вас у меня никого нет.
Это была последняя капля. Я горько заплакала, утыкаясь носом в его пропахшую дешевым табаком старую дубленую парку.
— Ну, ну, что ты, — Марти снова гладил меня по спине и волосам. — Перестань. Всё хорошо, девочка. Всё хорошо.
Я плакала долго, а он всё уговаривал меня перестать и торопился отвести в больницу. Когда я согласилась, Марти заставил меня пойти переодеться — моя олимпийка была запачкана кровью, — а сам снял со стены телефонную трубку.
Поднимаясь на второй этаж, я силилась разобрать, кому он звонит, но, только выйдя на улицу и увидев свой старенький грузовик, поняла, что звонил он Полу.
— Опять ходила и думала одновременно, Ливи? — ухмыльнулся Пол, открывая дверцу со стороны пассажирского сиденья. — Выглядит серьёзно. Только вот реветь не стоило: сейчас мы тебя быстро заштопаем. Ты с нами, Марти?
— Да. Провожу до больницы, а там уж по своим делам.
— Это хорошо, — обрадовался Пол. — А то подумают, что это я её так приложил. Будешь моим алиби.
По дороге в больницу Пол громко рассуждал о вчерашней вечеринке у моего отца, но я слушала его вполуха. Голова нещадно болела, меня слегка подташнивало, и я молилась, чтобы это не оказалось сотрясением.
— Где Ким?
— Дома. Мальчиков кормит. Как услышала, что ты так неаккуратно упала, рвалась сама отвезти тебя в больницу.
— И почему не приехала?
— "Хонда" в ремонте, — пояснил Пол. — А за руль твоего монстра я её не пускаю.
Я усмехнулась:
— Можно подумать, я никогда ей его не одалживала.
— И когда это ты его одалживала? — изумился Пол.
— Да миллион раз! Последний — в октябре. Когда она меняла багажник после того случая у супермарке… Упс!
Это был секрет. Ким взяла с меня слово, что муж никогда не узнает, как, сдавая задом, она задела на парковке ряд стоящих тележек. Водителем она была осторожным, но камни в лобовое стекло периодически ловила.
— Хм, я и не знал, — озадачено протянул Пол.
— А ты и не должен знать. Кимберли меня убьёт, когда узнает, что я проболталась.
Пол ничего не ответил, потому как к тому моменту мы уже въезжали на больничную парковку.
Мне сделали рентген и наложили швы, предварительно вколов приличную дозу обезболивающего.
— Как же вы так неаккуратно, леди, — причитала надо мной молоденькая медсестра. — Где так можно умудриться упасть?
— На эснисе, — отвечала я, шепелявя онемевшей от наркоза губой.
— На лестнице? Ох. Хорошо, что сотрясения нет и руки-ноги целы. Вот моя тётка: она однажды так с крыльца грохнулась…
Я закрыла глаза, отстраняясь от потока информации, вываливаемой на меня не в меру разговорчивой медсестрой. Это почти удалось, потому что в голове то и дело возникали картины того, что произошло.
"Стив. Стиви! Что же ты наделал, дурак несчастный! Как мне теперь жить с этим? Как тебе с этим жить? Понимаю, в тебе говорила обида, но разве я давала повод надеяться?"
Давала, шептал внутренний голос, ещё как давала!
Я вспомнила, как однажды Стивен поцеловал меня. Вспомнила, что сказала ему после и что он на это ответил: "Я подожду. Сколько надо".
Значит, всё это время он ждал. Когда соглашался поехать со мной в Сиэтл, ждал. И когда в шутку представился моим мужем. И после, когда признался, что ему хотелось, чтобы так всё и было. Ждал, когда вёз меня домой, морально истощённую неожиданной встречей с Диланом.
Стив всегда был рядом. Был рядом, всегда готовый помочь. Лучший друг моих детей. Мой лучший друг. И я пользовалась этой дружбой, принимая его отношение как должное.
Нет, я не меньше виновата в том, что произошло. Я позволила Стиву питать бессмысленные надежды. Следовало уже после первого поцелуя расставить все точки над "и". А что сказала я? "Может быть. Когда-нибудь…".
Мне дали несколько таблеток обезболивающего, прописали мазь от ушибов и на всякий случай — пару дней полного покоя.
Выходя из кабинета, я бросила взгляд в зеркало. На губе красовался аккуратный пластырь, но под ним нижняя часть лица уже начала темнеть, являя миру шикарный синяк, который, наверняка, будет сходить не одну неделю. Довершали картину маленькие поросячьи глазки, ярко блестевшие под заплывшими от слёз веками. Ужасно. Что скажет Дилан?
Я набрала его номер и малодушным жалостливым тоном поведала всю историю с падением, не забывая через каждое слово повторять, что со мной всё в порядке.