Я улыбнулась, и тихонечко позвала:
— Эй…
От неожиданности Дилан вздрагивает.
— Что ты здесь делаешь?
— Тебя жду.
Я делаю шаг в кабинет и останавливаюсь, опираясь плечом на дверной косяк.
— И давно?
— Ну…
— Сколько?
— Какое это имеет значение?
— Сколько, Оливия?
"Оливия? Ой-ой-ой!". Таким тоном муж обычно говорит с нашими детьми, когда собирается их пожурить: мягко, чуть насмешливо, ожидая, что провинившийся признается в шалости сам.
— Что-то около часа.
— Да ну?
— Ну, двух. — Почему-то я мямлю.
— Зачем?
— Что "зачем"?
— Зачем ты два часа просидела в приёмной? Зачем, Оливия?
Эта вторая "оливия", этот глупый допрос выводят меня из себя.
— Затем, что я тебя люблю.
Выпалив это, я разворачиваюсь на каблуках и решительным шагом направляюсь к выходу. Дилан смеётся.
Он догоняет меня у стола Мардж. Перехватив за талию, его сильные руки неожиданно поднимают меня в воздух. Я визжу и по-девчоночьи колочу ногами.
— Немедленно отпусти!
— Ни за что и никогда.
— Поставь меня на пол! Сейчас же!
Я пытаюсь высвободиться, но куда там! Ноги так и не касаются пола, когда муж ловко разворачивает меня к себе лицом, и я смотрю в его смеющиеся глаза.
— Я тоже тебя люблю. И тоже очень соскучился.
— Тогда скажи, что рад меня видеть.
— А что, ты до сих пор не почувствовала? — Он сильнее вдавливает меня в себя.
— Теперь да. — Я смеюсь и тянусь к его губам.
Мы долго целуемся, потому что ничего больше не существует. Только эти шёлковые губы, эти ласкающие движения. Только наше дыхание — одно на двоих. Стук его сердца отдаётся в моей груди. Моя кровь пульсирует в ответ на его ритм, и я в какой-то момент чувствую, что и сердце у нас с ним на двоих одно. Мы едины. Мы — единственные друг для друга. Только он для меня. Только я для него.
— Ну что, домой? — Его расслабленный голос звучит прямо у моих приоткрытых губ.
Я счастливо улыбаюсь и шепчу в ответ:
Эпилог
Soundtrack — Chasing cars by Snow Patrol
— Нам совершенно необязательно уезжать. Давай просто распределим детей по родственникам, запрёмся в спальне, и не будем выходить оттуда две недели. Еду пусть подкладывают под дверь. И ещё мыло. И свежие газеты. И — о, чёрт! — у меня тампоны закончились! Не могу же я посылать кого-то покупать мне тампоны. Придётся всё-таки тащиться в твою Бразилию.
Дилан смеётся и тащит меня в Бразилию, на острова Фиджи, в Африку…
Две недели. Две недели в году мы принадлежим друг другу. Это закон и обратной силы он не имеет: две недели, начиная с двенадцатого августа, только наши.
Муж заговорил об этом ещё в медовый месяц, когда холодными августовским вечером, одетые в толстые свитера, мы сидели на обшарпанном крыльце лесного домика на берегу озера. Дилан упомянул виллу, но на виллу дом не тянул: одноэтажный, с тремя спальнями, такой уютный и неожиданно родной, что впервые в жизни я на правах глубоко беременной и до трясучки любимой жены попросила мужа выкупить его у хозяев.
Гадкий поступок, гадкая Лив. А и фиг с ним! Зато наши дети с друзьями проводили здесь свои лучшие уик-энды.
Летом этот дом превращался в филиал скаутского лагеря. Если жаркая погода стояла хотя бы полторы недели, вода в озере прогревалась настолько, что можно было купаться. На второй год несколько рабочих с помощью гидравлической техники немного изменили рельеф дна, сделав заход в озеро пологим и безопасным.
Нашему младшему сыну было год и девять, когда мы с лёгкой душой оставили его на попечение многочисленных родственников и укатили в свой второй медовый месяц.
Потом был третий.
На четвёртый Дилан повёз меня в Европу.
Я хочу встать, но поперёк груди лежит его рука. Дилан спит, уткнувшись лицом в моё плечо. Во сне он закинул на меня одну ногу, полностью лишив возможности двигаться. Многим во сне хочется свободы, и мне в том числе. Я люблю засыпать одна, но просыпаться должна со всех сторон окружённой мужем. Если этого не происходило, я хныкаю и сквозь сон шарю вокруг себя, пытаясь его нащупать, пока сильные руки не притягивают меня к тёплой обнажённой груди, подле которой я снова проваливаюсь в сон, пусть недолгий, но обычно очень счастливый.
— Не ёрзай.
Мне послышалось или он действительно это сказал?
Я поднимаю голову, проверяя.
— Лив, угомонись.
Не послышалось!
— Я уже проснулась. Не хочу больше лежать.
— Чёрт!
Дилан чертыхается и, откатившись от меня, тянет за собой одеяло, привычным движением взбивая подушку.