— Чёртов чертовский черт!
Отпускать его просто так я не собираюсь, поэтому кручусь в кровати, удобно укладываясь на его спине. Отвернулся? Что ж, это пьеса для двоих, и свою роль я достаточно хорошо знаю.
Я прохожу губами по линии роста волос на его шее. Нахожу небольшую родинку, обвожу языком и целую. Тяжело оставаться серьёзной и не захихикать, когда в ответ на мои действия, вроде бы как пытающееся спать подо мной тело замирает.
Как ожидаемо. И как нестерпимо желанно.
— Чур я сверху.
Это один из нюансов всё той же роли: кто первый произнесёт эти слова, тот и победитель. А победитель, как говорится, получает всё.
— О чём ты думаешь?
— Ни о чём.
— О чём?
— Обещай, что не рассердишься, если скажу.
— Не рассержусь.
— Я хочу домой.
— Малы-ыыыш…
— Ну вот, ты расстроился. Уж лучше бы рассердился.
— Я не расстроился.
— Ага, как же.
— Не расстроился.
— Я скучаю по детям. Выспалась и теперь скучаю по детям. Разве это преступление?
— Вовсе нет.
— Я имею право по ним скучать. Триста сорок один день в году я в первую очередь мама, так, ведь?
— Так.
— И ещё я пытаюсь не зацикливаться на чувстве вины из-за того, что оставшиеся четырнадцать дней хочу посвятить себе. У меня есть на это полное право!
— Конечно, есть!
— Вот! Ты согласен. Это для меня очень важно.
— Значит, мы оба согласны посвятить это время тебе.
Поцелуй.
— Да.
— Или мне.
Поцелуй.
— Или тебе.
— Или-или, выбирай.
— Тебе.
Поцелуй.
— Однозначно тебе.
Поцелуй.
— Только тебе.
— … да, любимый.
— … да, вот так, продолжай… О, боже! Да, Дилан… да… так… вот так… м-мммм…
— Волосики бы чуть потемнее, и можно принять за Эбби.
Оторвавшись от айпэда, Дилан следит за моим взглядом.
У кромки воды девчушка лет шести о чём-то перекрикивается с плескающимся в море мальчиком с ярко-розовым надувным матрасом. Девочка нетерпеливо топает ножкой и грозит маленькими кулачками. Похоже, на берегу парнишку ждут большие неприятности: цвет матраса криком кричит, что его взяли без спроса.
Я слежу за выражением лица мужа, наполовину скрытого солнцезащитными очками. В какой-то момент он улыбается и качает головой.
— Нет. Она меньше Эбби.
— Меньше. Но если сядет, со спины будет точь-в-точь Эбби.
Дилан стягивает солнцезащитные очки и некоторое время задумчиво меня изучает. Я вопросительно поднимаю брови.
— Что?
На его губах появляется знакомая кривоватая улыбка. Он качает головой и, отвернувшись, снова берётся за гаджет.
А я — на море.
— Да тихо ты! Не шуми!
— Я не шумлю.
— Папа сказал, чтобы мы вели себя тихо. Скажи ему, Макс!
— В самом деле, Роб, заканчивай шмыгать носом.
— Я говорила папе, что у него сопли. Не надо было его брать.
— Тебя не надо было брать, вредина.
— Макс, скажи ему!
— Заткнитесь оба. Мама сейчас проснётся, а вы тут собачитесь.
— И долго нам здесь стоять? Я хочу на море.
— А я пи-и-исать.
Слыша это "пи-и-исать", произнесённое тоненьким голоском, я хихикаю.
— А-а! Она не спи-иит!
Визг, хохот…
Постель прогибается под тремя парами коленок. Я визжу, и три пары рук принимаются меня щекотать. Ничего не остаётся, как щекотать их в ответ.
— Откуда вы взялись?
Эбби, как всегда, выходит на первый план:
— Прилетели на самолёте. Папа позвонил бабушке, и она нас к вам отправила.
Макс следующий:
— Роба хотели не брать, но Дилан сказал, чтобы были все. Здесь ничего так. Только жарко очень.
— А я хочу пить. И писать.
— Эбби, отведи Роберта в туалет. Он за той дверью. Но сначала идите все сюда!
Я хватаю детей в охапку и по очереди расцеловываю тёплые, пахнущие солнцем макушки.
Они прижимаются ко мне, как котята: трёхлетний Роберт, тринадцатилетний Макс, шестилетняя Эбби.
Мои сокровища.
Дилан наблюдает за нами, стоя в дверях. На его губах улыбка. Я проглатываю подкативший к горлу комок и одними губами шепчу:
— Спасибо…
Яркое солнце пробивается сквозь плотную полосатую ткань уличных зонтиков. Парусина сбивает жар, но ультрафиолет всё равно проникает — я чувствую на лице его тёплое поглаживание. Перед выходом на улицу я традиционно извожу на семью пол тюбика солнцезащитного крема и, несмотря на это, с тревогой наблюдаю за тем, как Эбби и Роб вместе с отцом на солнцепёке кормят голубей.