- Я сдаюсь, Макс. Сын испугано вскинулся: - Чего? - Сдаюсь, говорю, - повторила я. - Два месяца борьбы, и я вынуждена признать своё поражение. Ты победил. Только не знаю, обрадует ли тебя эта победа. - Ты чего, мам? - Скажи, я когда-нибудь наказывала тебя без причины? Ну вот потому, что мне захотелось? Макс пожал плечами. - Вроде нет. - Вот и я не помню. - Мам, я... - Я хочу сказать тебе, сын, что с этого дня, когда по твоей резкости и неосторожности пострадал другой человек, ты волен жить так, как считаешь нужным. - Краем глаза я увидела, как помрачнело его смуглое личико. - Тот Макс, которого я знала, никогда не позволил бы себе ругаться с девочкой. Тем более, младшей по возрасту. Тот Макс был терпелив, благороден и добр. В первую очередь - к своим родным. Этот же - плохо учится, дерётся и никогда никого не слушает. Ему плевать на мнение окружающих. Нахмурившись, Макс сосредоточенно елозил ладошкой по белому песку, то жамкая его пятернёй, то разглаживая. Я продолжила: - Мы все знаем причины этих перемен, и знаем, что они никуда не денутся. Но ты упорно стараешься изменить ситуацию, а когда не получается, срываешься на окружающих. Что же, - я глубоко вздохнула, - у тебя получилось. Я даю тебе свободу - пожалуйста, можешь делать что хочешь! Сын всё больше хмурился, не понимая, к чему я веду. - Скажи, чего ты добиваешься? Чего ты действительно хочешь? - С преувеличенным вниманием Макс принялся ковырять ранку на своей коленке. - Но, прежде чем ответить, возьми в расчёт, что я твоя мама и собираюсь ею остаться. Макс шумно засопел, но продолжал молчать. Я догадывалась, чего именно он хотел. Никогда не высказывая это желание вслух, сын мечтал вернуться в Лонгвью. Это было понятно по тому, с каким энтузиазмом он всякий раз собирался туда, и как недовольно молчал всю обратную дорогу. Мой маленький мальчик, взваливший на себя заботу обо мне и Эбби, не хотел отдавать нас в другие не менее заботливые руки. Я чувствовала вину за то, допустила это тогда, и понимала, что упрямство Макса вызвано обычной ревностью. Поэтому спустя рукава относилась ко всему, что происходило в эти два месяца. Но так больше продолжаться не могло. - Если тебе нравится приносить двойки, пожалуйста - приноси. Мне всё равно. Конечно, не очень приятно каждый раз объясняться с учителями, но как-нибудь я это переживу. Если нравится грубить Дилану - груби. Не думай только, что ему на это наплевать. А вот Эбби очень расстраивается, что ты больше не рассказываешь ей на ночь сказки. - Это делает твой Дилан, - огрызнулся Макс. - Потому что ты перестал это делать. - Я предпочла пропустить мимо ушей его презрительное «твой». - Если нравится обижать Лиззи и других, выход один - ты остаёшься дома, когда мы будем ездить в гости, и не покидаешь своей комнаты, когда гости буду приезжать к нам. Я не стану тебя наказывать или ставить в угол, ты для этого достаточно взрослый. И я больше не буду ничего объяснять - я буду указывать что делать, куда идти и всё в том же духе. Мы всегда были друзьями, и я по-дружески пыталась поддержать тебя, встать на твою сторону, потому что ощущаю свою вину за то, что с тобой происходит. Но вечно быть виноватой я не хочу, тем более что ты и прощать-то меня не собираешься. - Это не ты, это всё он. - Не он, а Дилан, - прикрикнула я. - С его появлением в нашей жизни не случилось ничего плохого. Я не прошу любить его, но уважать Дилана ты обязан. Ты понял меня, Макс? - Понял, - буркнул он. - Ничего ты не понял, - бросила я раздражённо и прикусила губу. Некоторое время мы молчали. Макс обиженно сопел рядом, а я пыталась взять себя в руки и не наговорить лишнего. - Пойми, сынок, это не предательство по отношению к папе. Он бы очень хотел видеть тебя счастливым. Дилан любит нас, и мне от этого очень хорошо. Я считала тебя другом, когда нам было плохо, так оставайся другом сейчас, когда всё наладилось. Друг - это тот, кто не только поддержит тебя в горе, но и сумеет разделить радость. И пока ты этого не поймёшь, мы не будем друзьями. Мы будем просто мама и сын.