Стоя в прихожей, Ким смотрела, как мы одеваемся. - Может, мне всё-таки поехать с вами? Всё равно сегодня уже не усну, зато помогу собраться. - Нет, дорогая, спасибо. Я не в силах сейчас думать о сборах. Возьму кое-что на первое время, а там будет видно. - Сначала я заставлю тебя хотя бы пару часов поспать. - Дилан помог мне надеть пуховик, а затем подал руку Ким. - Мне было приятно снова видеть вас, Кимберли. - И мне вас, Дилан. Заботьтесь о них хорошенько. - Это моя первоочередная обязанность. - Рада слышать. - Мы заедем в восемь, - напомнила я. - Можете и к девяти. Я накормлю ребят завтраком и соберу вещи. - Спасибо, родная. - Я поцеловала Ким в щёку и добавила шепотом: - За то, что так сильно любишь меня. - Береги его, Ливи. Не подведи меня на этот раз. Слёзы снова навернулись на глаза, и, чтобы их удержать, не расстраивать Дилана и Ким, понадобились все мои скудные силы.
Дом был холодным. А прошло-то всего ничего! Лишь три дня он простоял пустым. Три дня прошло, как я уехала в Чикаго к Дилану; три дня, как моя жизнь изменилась - все наши жизни изменились. Всего три каких-то дня, и я... я не чувствовала, что вернулась домой. Неужели это возможно? Неужели всё бывает именно так, когда приходит время перемен? Когда принимаешь их необходимость, когда перемены - логическое продолжение жизни. Поступки, слова, люди, встреченные на пути, - всё это привело к тому, что я потеряла ощущение дома в собственном доме. Разве могла я когда-нибудь предположить, что буду в растерянности стоять на его пороге, сомневаясь, должна ли проходить дальше этой уютной прихожей с диваном, вешалкой и потрёпанным, связанным когда-то тётей Талулой ковриком перед нашей входной дверью. Нашей ли? Разве могу я теперь так говорить? Я мотнула головой: что за ерунда! В этом доме росли мои дети. Их дом, а значит, - мой дом. Наш. Никто не забирает у меня ни Вудов, ни Хейзов, ни Хаскеллов, ни Дэвисов - они всегда будут со мной. И не только со мной, но и с моими детьми, для которых все эти люди - семья. Теперь в эту семью вольются Митчеллы. Может поэтому, став одной из них - впервые, с того самого дня, когда Дилан сделал меня своей женой, - я почувствовала себя гостьей в доме, который построил Майкл Вуд. Я не кривила душой, говоря, что сохраню этот дом для Макса, но мой дом теперь был не здесь. Теперь мой дом - там, где мужчина, который только что вошёл следом и, остановившись на пороге, бережно взял меня за руку. В его глазах вижу отражение своего лица: бледного и растерянного. - Иди ко мне. Одной рукой Дилан обнимает меня, а другой, приподняв за подбородок, находит мои губы. Он целует меня нежно, без страсти, почти по-отечески, лёгкими касаниями, вызывающими покалывание в тех местах, где я чувствую его горячее дыхание. - Всё будет хорошо, - в который раз за этот вечер говорит он, и я ему верю. Я хочу верить. У меня нет другого выхода, кроме как поверить Дилану, иначе я упаду и не смогу подняться. Я смотрю, как он отстраняется, переводит взгляд с моих полуоткрытых губ на глаза, в которых неуверенность сменяется надеждой, и говорит фразу, которая в очередной раз доказывает, что он - именно тот, кто будет нужен мне всегда: - Потерпи, малыш. Уже сегодня мы будем дома. От усталости меня слегка пошатывает и, закрыв глаза, я прижимаюсь к его груди. - Ты - мой дом. Дилан помогает мне раздеться. Затем за руку отводит в гостиную и, отодвинув подушки в сторону, кладёт на диван. - Постарайся заснуть. Он накрывает меня пледом Эбби, и, как только голова оказывается на подушке, глаза сами собой закрываются. Сквозь сон я чувствую, как он целует меня в лоб. - Не уходи. Остаток сил уходит на то, чтобы высказать эту просьбу. Не уверена, правда, что произношу её вслух, но, перед тем как провалиться в темноту, я слышу его ответ: - Никогда больше.