Ладонь Мэнсона шлепнула меня по заднице с треском, достаточно громким, чтобы его можно было услышать поверх ужасающих криков, доносящихся с экрана. Я втянула воздух, затем задержала его в легких, чтобы выдержать следующий удар, и следующий, и следующий — но пятый — черт меня побери! Мэнсон был полон решимости сломить меня. Я чувствовала это по силе, которую он вкладывал в каждый шлепок. Мою кожу покалывало, потом саднило, потом жгло. Меня никогда так не шлепали. Небольшие шлепки по заднице во время секса — да, конечно, но чтобы меня наклонили и многократно, целенаправленно, болезненно били? Никогда. Его шестой шлепок заставил меня вскрикнуть и зашевелить ногами, бесполезная попытка увернуться от боли.
— Это нормально — бороться, ангел. — Голос Мэнсона был мягким, успокаивающим. — Борись сколько душе угодно, ты не вырвешься. Ты останешься здесь и будешь нести свое наказание, пока не усвоишь урок.
Шлеп, шлеп, шлеп! Теперь я извивалась всерьез и терлась о его колени. Мой клитор терся о его джинсы, и я стонала от смеси боли и удовольствия. Мэнсон сдвинул ноги, и я снова почувствовала давление на затылок — он закинул одну ногу мне на спину и надавил на меня своим ботинком, прижав мое лицо к ковру и удерживая меня в таком положении.
— Разве не приятно быть скованной в движениях? — произнес Мэнсон, перекрывая грубый звук ударов, продолжавших обрушиваться на меня. — Разве не приятно осознавать, что ты получаешь то, что лучше для тебя? Учишься быть хорошей девочкой.
Я издала долгий низкий крик, боль и почти невыносимое унижение победили мою гордость. «Ещё несколько ударов, — сказала я себе. — Всего парочку». Но их было всё больше и больше, боль усиливалась по мере того, как моя задница становилась всё горячее. Мэнсон был прав: в каком-то извращенном смысле то, что я потратила все силы на борьбу и поняла, что это ни к чему не привело, было облегчением. Я не могла бить ногами, не могла извиваться, не могла даже поднять голову. У меня не было выбора, кроме как подчиниться, поддаться наказанию и принять боль.
От этого я становилась всё более влажной. Мои внутренние мышцы сжимались, но, поскольку Мэнсон сверху зафиксировал меня ногой, я больше не могла прижиматься к нему промежностью, и этот отказ был совершенно новой мукой. Я была так напряжена, что была уверена, что малейшее прикосновение его руки заставит меня мгновенно кончить. Мой клитор пульсировал от потребности, мои нервные окончания пылали.
Я отчаянно хотела, чтобы он прикоснулся ко мне. Вместо этого он переходил от одной ягодицы к другой, шлепая то по одной, то по другой, и жжение было таким сильным, что у меня на глаза навернулись слезы. Я корчилась и вскрикивала от каждого удара, и наконец, когда поняла, что больше не выдержу, что вот-вот заплачу от ужасного жжения, я начала умолять:
— Пожалуйста, прекрати, прекрати, прекрати, прости меня, пожалуйста, Мэнсон, я сожалею!
— Действительно? — Шлепки приостановились. На экране убийца загнал девушку в угол в лесу. Она кричала, плакала, умоляла сохранить ей жизнь.
— Да! — Я извивалась под его ботинком, пытаясь сдвинуть лицо настолько, чтобы посмотреть на него и показать, насколько я была искренна. — Я сожалею! Я больше не буду перечить!
— Ты будешь хорошей девочкой? Ты будешь слушаться?
— Да, — простонала я и вспомнила кое-что из того, что он говорил мне. — Да, Хозяин. Я буду слушаться.
— Так-то лучше. — Он медленно убрал ботинок с моей головы. Девушку на экране поймали. Каждый удар ножа в её грудь сопровождался визгом скрипичных струн. — Поцелуй ботинки, раз уж ты внизу. Покажи мне, как ты благодарна за дисциплину, ангел.
Я поцеловала сначала один ботинок, потом другой, оставляя на блестящей черной коже ещё больше отпечатков блеска для губ. Мэнсон медленно помог мне подняться, и вновь усадил меня к себе на колени, несмотря на то, что моя задница горела от соприкосновения с его джинсами. Я прижалась к его груди, пряжки портупеи холодили мне спину. На мгновение мне захотелось просто полежать на нем, ощущая биение его сердца своей спиной. Его руки заключили меня в объятия — успокаивающие, но не требовательные. Когда я с тяжелым, дрожащим вздохом улеглась в них, его хватка стала ещё крепче.
Медленно я возвращалась к реальности. Дом вокруг нас снова казался реальным. Я слышала басы, бьющие по стенам, и отдаленный рокот толпы. Пальцы Мэнсона чертили круги на моей руке.
— Ты в порядке, Джесс? — пробормотал он.