- Ты – Никто! –
выкрикнул Ярый в тот самый момент, как зажмурился. Он почувствовал, как на лицо его упал огромный сгусток слизи, а у самых глаз пронеслось недовольное рычание. Это прорычало эхо, изданное Никем, каковым оно теперь являлось. И снова тишина, словно никого и не было только что рядом.
- Как мне отозвать тебя? –
спросил Ярый у Никого, тот ответил ему:
- Кого?
Догадался Ярый, что не следует впредь ему Никого вслух поминать. «Что же получается? Что существо это из книги, из-за которой целая библиотека разгромлена оказалась? В Вызовах должно быть обратное заклинание». Ярый засунул руку за пазуху, но тут же вытащил её обратно, избегая опрометчивых действий. Нет, не стоит больше открывать эту книгу, а то мало ли ещё какую беду накликать можно. Никого молил явиться, но сам этого не помнил. Что ещё он может там прочесть, значение чего не поймёт? Это дела Отцов, не его.
А вот что за письмо ему подложили возле входа в библиотеку? И ему ли? Ярый достал конверт из кармана. Точно. Ничего не написано на нём, никаких знаков не нарисовано. А вдруг в нём ещё большая опасность скрыта, чем в книге? Не стал долго думать Ярый, а понял только, что раз конверт этот на его пути оставлен был, значит письмо для него. Достал, смотрит и видит, что оно на таком же колдовском языке написано, как и книга, и подчерком тем же самым. Испугался Ярый, как бы чёрную магию ненароком не призвать, да только понял, как начал читать, что остановиться уже не сможет. Слова не отпускают его, затягивают. И снова будто ни о чём, да только всё вокруг представляться как-то по другому стало. Ярый и думать забыл, что всё это только слова вокруг него и даже вопросом не задался, что он делает среди этого всего.
Комната большая, светлая, освещённая множеством свечей. На большом и светлом полу руны нанесены и символы, значение которых Ярый понять не может. Стены лепниной украшены разной формы. Только понятно стало, что узоры на них нехорошие, злые. В углу комнаты забитый книгами шкаф и стол, а на столе алхимические приборы стоят. И фигура человека в мантии за столом, лицом к стене повёрнута. Кажись, заговор про себя шепчет, или заклинание какое-то читает. Не расслышать отсюда. Вот поворачивается и видно, что человек этот старый, но мудрый. Лицо у него отцовское, но только Ярый его не знает. Морщины такие лишь у мастеров слова бывают, и у колдунов. И вот со своего места сошёл, на Ярого не смотрит. В одной руке у него глубокое блюдо синее, золотом окаймлённое, а в другой – нож для совершения ритуального жертвования. Лезвие такое своеобразное, выгнутое. Рукоять в цвет блюда, гардой в форме звериной головы украшена. Встал старец прямо посередине комнаты, наклонился, пасудину на пол поставил и выпрямился. Какое-то слово шепнул, оно из его уст как ветер свечи задуло, лишь несколько гореть оставив. Но и на тех пламя содрогнулось, но выстояло. Не уж-то и впрямь колдун. Темно так стало. На расстоянии руки от себя ничего не видно, а старик в мантии пламенем свеч освещён, словно только он в этой пустоте находится.
Сел старик на колени перед чашею, рукава закатал, начал молитву читать. А кому молится – не понятно. Хоть Ярый и близко к нему совсем оказался, а всё равно слов расслышать не мог, поскольку не для него они произносились. В пустую чашу смотрит и видит, что в неё что-то стекать тонкой струйкой стало, а потом понял, что это старик кровавую мольбу совершает, и кровь эта его, с предплечья капает. Колдун прислонил к дряхлой руке лезвие своего ритуального ножа той его частью, где зазубрины имеются, и провёл плавно, с силой к себе прижимая. Рана на руке получилась не резанная, а рваная. Кожу как наизнанку вывернута в этом месте и мясо ссохшееся наружу вылезло. А кровь такой же тонкой струйкой еле-еле потекла. И тут же старик обратно лезвие провёл по тому же месту, только в другую сторону. Уже до кости, наверное, порез себе сделал, а кровь мал-по-малу льётся в блюдо.
И вот он уже обе руки над сосудом выставил, и с обоих тоненькие ручейки из множества порезов в слабые потоки собираются и в чашу стекают, наполняют её медленно. Видно, что старик уже в другом мире сознанием, что уже с демонами разговаривает, только тело его в этой комнате. Глаза не его, прозрачные насквозь стали, рот приоткрыт, еле дышит, но сидит в напряжённой позе и не двигается.
И тут кровь течь перестала, будто нет её в теле старческом больше. А блюдо наполнилось почти полностью, до золотой каёмки буквально волоска недостаёт, чтобы стенки сосуда изнутри совсем видны не были. У старика зрачки откуда-то из глубины его глаз выкатились, он смотрит на свои руки, в блюдо, но сделать ничего не может. Потряс рукой, в надежде, что хоть ещё одна капля с неё в кровавый сосуд упадёт, но так и не получилось до самой каймы его заполнить. Отчаялся он, на руки опёрся от бессилия, и заплакал, тоже от бессилия. Тело его затряслось, как от всхлипов. Можно было подумать, что в него какая-то сущность вселилась, но нет. Старик просто вздрагивал сам по себе. Когда же рыдать над кровавой чашей он больше не мог, то открыл глаза и, к своему удивлению, увидел, что сосуд дополнился до черты.