Оба четса вскочили и бросились к краю площадки, чтобы посмотреть, что случилось. Из окна под ними вырывался сноп пламени, на них полыхнуло жаром.
– Быстрее вниз, загасите огонь! – выкрикнул Тошет. Дестеч уже рванулся туда, промчавшись мимо герцога, пытавшегося сохранить достойный вид.
– Что это было? – спросил герцог.
– Снаряд, идиот. И он угодил точнехонько в вашу спальню. В тумане скрывается множество катапульт.
– Но выстрелила всего одна.
Тошет поднял глаза. Над ними действительно больше не видно было снарядов. Он не слышал ни грохота выстрелов, ни звуков, говорящих о том, что сейчас перезаряжают выстрелившую катапульту. Облако, пробитое снарядом, снова безмятежно висело на прежнем месте.
– Интересно, почему они атакуют при помощи всего одной катапульты? – пробормотал наемник себе под нос.
Все это слишком походило на дурацкую шутку.
– Что-что? – переспросил герцог.
Тошет не ответил, он просто продолжал размышлять вслух:
– Бывает, что достаточно и одной. О боги!
Он взглянул вниз, его снова обдало раскаленным воздухом. Чете быстро отскочил от края платформы, но все-таки успел заметить, что огонь внизу растет и ширится.
– Защити нас, Цатак! Герцог Немарс, лучше побыстрее спуститься с башни. Боюсь, этот пожар будет распространяться куда быстрее, чем можно себе представить.
Весь воздух из комнаты был выкачан, тихонько позвякивали осколки стекла, падая на холодный камень. Завернувшись в толстый порванный тюфяк, Кохрад задержал дыхание и ждал, наслаждаясь своей полной властью над огнем, который только и ждал притока воздуха. И Кохрад дал ему этот воздух – и по стенам заплясали красные языки, целая гирлянда их повисла на пологе кровати.
Он поднялся с останков огромного ложа, которое почернело и обуглилось. Слабый свет раннего утра, пробивавшийся сквозь окно, не мог сравниться с жаркими языками пламени, извивающимися на стенах комнаты. Руками в металлических перчатках Кохрад ударил по изящному фризу над камином – сверкнули цветные осколки, и рисунок исчез. Огонь рыскал по каменному полу, добирался до драпировок и набрасывался на мебель. Спустя несколько мгновений вся комната была объята пламенем.
Дверь с треском распахнулась – Кохрад повернулся, вытаскивая меч. Сначала он осознал лишь, что его ненасытный огонь получил дополнительные силы благодаря новому притоку воздуха, но потом заметил, как кто-то отскочил, прикрывая от жара голову и лицо. Кохрад прыгнул вперед и снес голову воина одним ударом двуручного меча. Краешком глаза он заметил острие пики, крутанулся на месте, отклоняя пику в сторону, схватился за древко, сильно дернул на себя, а когда копейщик оказался рядом, ударил его в лицо обтянутым кольчугой локтем.
Потом Кохрад снова ринулся вперед и остановил еще одного воина с боевым топором, швырнув в него сноп огня. Воин отскочил, но другой противник – чете, насколько понял Кохрад, – оказался отважней: не обращая внимания на жар, он прыгнул вперед и ударил противника плечом в грудь. От удара белоглазый качнулся назад, но торжество врага длилась недолго – Кохрад саданул его изо всех сил по шлему и всадил ему меч меж ребер. Наемник упал, и пламя тут же принялось лизать рукоять его топора и одежду.
Комната осталась в полном владении Кохрада.
Потом он зашагал по коридору, но вдруг остановился – сквозь невыносимый жар пламени его коснулся чей-то холодный разум. Отец напомнил Кохраду, что юноша защищен от власти вызванного им же самим огня и о его миссии. То, что разыскивал молодой белоглазый, находилось наверху и громко взывало к нему.
Кохрад потянулся вверх и коснулся балки, идущей вдоль потолка коридора. Он мог ее поджечь и перемещаться вместе с огнем по всему зданию, отрезая людям путь к спасению. Так он и сделал – и начал поджигать драпировки и полированную мебель, отдавая на съедение огню и жару комнату за комнатой, полные прекрасных скульптур.
Вот он нашел лестницу и начал взбираться вверх от этажа к этажу; языки пламени были подобны волкам, преследующим добычу. Кохард отрезал путь к выходу нескольким обитателям башни, встретившимся на пути, других загнал в углы и за шкафы. Люди падали на колени, молили о пощаде, вопили от ужаса, но он оставался безучастным к их мукам. Кохрад родился белоглазым и не получил благословения богов, поэтому подчинялся только законам огня и света.
Добравшись до самого верха башни, он наткнулся на запертый люк. Кохрад сильно ударил по нему кулаком и пробил насквозь, но что-то по-прежнему удерживало люк с той стороны, несмотря на все усилия сына Стиракса. Еще один удар – и люк разлетелся на куски, которые попадали к его ногам, будто сложившись в погребальный костер. Деревянные ступени горели под ним, когда он поднимался на площадку.
Не успел Кохрад выбраться из люка, как на него бросился еще один четс с боевым топором. Но объятый огнем белоглазый отстранил стальное лезвие, молниеносно вскочил на платформу и так же быстро проткнул противника копьем.
Воин с криком упал, и не успел смолкнуть его вопль, как Кох-рад уже повернулся к остальным. Но больше никто не бросился на него, и тогда он перестал обращать внимание на воинов, шагнув к дрожащему герцогу. Белоглазый протянул к нему руку, предвкушая треск и запах горящего жира. Герцог бормотал что-то невнятное, но, даже когда его пальцы начали обугливаться, он продолжал крепко сжимать Хрустальный череп. Кохрад без труда разжал его руки и забрал вожделенный приз… и когда белоглазый дотронулся до черепа, тот как будто вскрикнул. С несказанным облегчением Кохрад прижал Хрустальный череп к груди. Те места его трофея, которые прикасались к доспехам, становились кроваво-красными.
Языки пламени заплясали вокруг еще неистовей, лаская череп.
– Итак, ты – разрушение, – прошептал Кохрад. – Надеюсь, это и вправду так. Однажды ты станешь моим – когда мы сделаемся богами и отцу ты будешь уже не нужен. И тогда мы с тобой навечно сольемся в единое целое.
Он неспешно покинул полыхающую погребальным костром башню, оставив позади лишь потрескивающий огонь и запах сгоревшей плоти.
ГЛАВА 10
Обледеневшие от зимней стужи острые скалы, похожие на наточенные клинки, торчали из густых зарослей Великого леса в Паутинных горах. Шепот, раздававшийся там по ночам, воскрешал память о давно покинутых местах и вновь зажигал бунтарский огонь минувших веков в сердцах эльфов – далеких потомков тех, кого боги прокляли когда-то за неповиновение. Здесь начали заключать темные сделки задолго до того, как пророки объявили, что на западе засиял серебряный свет. Первые переселенцы-эльфы начали тайно возвращаться в поселения, откуда фарланы изгнали их несколько десятилетий тому назад.
Праздник Меча постепенно пришел на смену диким беспощадным охотам, бушевавшим в этих местах пятьдесят лет назад, когда эльфам приходилось отступать под напором захватчиков. Мирное земледелие стало одерживать верх над кровопролитием. Возвращаясь в родные места, эльфы видели, что сторожевые башни фарланов заброшены, форты опустели, а на их месте появились деревни, порой разбросанные далеко в лесах и совсем не имевшие укреплений.
Первые военные вылазки эльфов не встретили должного отпора – и возвратившиеся изгнанники становились все безрассудней и злее. Ветер свистел в руинах, ветер на многие мили нес запах пожарищ. И даже в городах, за относительно безопасными каменными стенами люди слышали угрожающий бой барабанов в ночной тиши, слышали гортанные голоса, певшие о боли и о зловещих предсказаниях, о том, что снова наступило время эльфов. Ветер разносил эти песни, возвещая, что пришло время мести.
– Что вы хотите сказать? Генерал Элирль не ребенок, который нуждается в наказаниях!
От рева Бахля содрогались стены, так громко герцог кричал на человека, спокойно сидевшего посреди комнаты. Изак отступил, испуганный гневом повелителя, хотя Бахль негодовал не на него. Тот, на кого кричал герцог, даже не вздрогнул. Примостившись на низком стуле, маг повторял слова своего господина, покачивая бритой головой, словно в ритм некой мелодии. Даже замолчав и склонив голову к плечу в ожидании ответа, маг продолжал раскачиваться взад-вперед.