Книга эта с самого начала задумывалась долгой и нудной, как собачья вахта. Так что автору некого винить, если читатель не добрался до этой страницы. Как некого винить в том, что главного рассказа он так и не написал. И уже не сможет. Как та змея, пережившая свой яд.
Но безвыходных ситуаций автор не признает. Прологом он запасся еще в годы стажерской юности, а вместо эпилога он что-нибудь да придумает.
МАКСИМКА ИЗ МОМБАСЫ
Такие сюжеты называют бродячими. И считают, что все они уже есть в Библии. Но если задуматься, Станюковичу удалось написать не просто небиблейский, а отрицающий Библию сюжет.
Пророка Иону корабельщики выбрасывали за борт, а Максимку — наоброт спасали.
Мальчик (Давид) подружился с добродушным великаном — пьяницей Голиафом — и даже спас его.
Кстати, ты знаешь, что Станюкович стал писать морские рассказы через двадцать лет после того, как в ужасе сбежал с флота? И дядя-адмирал ничего поделать не смог.
Из вахтенного трепа со старпомом Серегой.
Когда-то я поклялся страшной клятвой, что впредь буду писать лишь о том, что видел своими глазами. Моряку поверить — себя обмануть.
Сами приплатят, дай только приврать. Ну хоть самую малость.
И гуляют по промыслам, переносятся с судна на судно совсем уж невероятные истории, в которых, если разобраться, ничего невозможного нет. Скорее наоборот. Все — до боли типично, но обязательно неожиданно и смешно.
Не внушает доверия к этим байкам то, что каждый рассказчик непременно утверждает, что случилось это именно с ним. Или с Вашим общим знакомым по пароходу N.
До этого я свято верил в эти россказни старых моряков, и заглядывал им в рот, и скрипел пером, боясь упустить хотя бы слово из их бесконечной вахтенной травли. Но случалось так, что одну историю мне приходилось выслушивать на разных пароходах и из разных уст дважды, и трижды, и даже — четырежды.
В конце концов я разозлился на свою доверчивость, и поклялся. Даже слова из старинного вахтенного журнала в книге писателя Сахарнова нашел:
ЧТО НАБЛЮДАЕМ, ТО ПИШЕМ.
А ЧЕГО НЕ НАБЛЮДАЕМ, ТОГО НЕ ПИШЕМ.
Вот как все просто. А прежние записи все — сжечь, разорвать, посечь в капусту, привязать балластину и вышвырнуть за борт — все что угодно, только не развешивать эту флотскую лапшу на ушах своих читателей.
И это было правильное решение. Я так и сделал бы, наверное. Но…
Историю эту подбросил мне наш начальник радиостанции. Он знал, что я записываю всяческие сюжеты, но я еще не успел сказать ему о моей страшной клятве. Максимкой из Момбасы обозвал негритенка тоже он.
— Да, представь себе. Прямо по Станюковичу. Негритенок-путешественник. Забрался ночью к нам на палубу, спрятался. Мы на следующее утро из Момбасы ушли, а через сутки глядь — Максимка собственной персоной. Улыбается, тараторит что-то по-своему.
Мы сидели на потертом диванчике в каюте начальника. Чай в наших чашках плескался в такт качке. Начальник со смаком прихлебнул из своей литровой бадьи, взял предложенную мной сигарету. Он так заботился о должном эффекте от своего рассказа, что даже запамятовал, что официально он уже месяц назад бросил курить. Начальник знал цену точно выдержанным паузам. Он выдерживал их каждый час дважды в периоды радиомолчания. Он сладко затянулся, и…
Не люблю многозначительных троеточий. Но что делать? Именно тогда, когда я добрался до своего многозначительного «и.», внутрисудовая трансляция что-то прохрипела пиратским голосом нашего капитана — резким и сухим — и начальник, поперхнувшись дымом, пулей улетел на мостик.
Что-то там «полетело» или «скисло». Какой-то неблагодарный прибор из обширного начальникова заведования. Тут уж не до Максимки. Но негритенок-путешественник на палубе советского траулера — это здорово. Прекрасный сюжет.
А какая уважающая себя приключенческая повесть обойдется без такого захватывающего начала, как бегство в трюме. Вот вспомните. Вы наверняка об этом уже читали.
Англия, Плимут. Мальчуган бежит от своего хозяина-ткача в трюме старого угольщика — парусника, перевозящего в Англию уголь из Ирландии.
Хозяин нещадно бил его за нерасторопность, а мальчуган вовсе не был таким уж невнимательным. Просто он мечтал об Америке. Почему тогда угольщик — неуклюжая посудина, никогда не ходившая дальше Дублина, спросите Вы. Правильно спросите. Но мальчуган считал, что все корабли идут в его Америку, где нет ни одного хозяина-ткача. Понимаете — ВСЕ.
Этим соображением он так рассмешил старого шкипера и его единственного матроса, что его не стали по обычаям тех времен выбрасывать за борт, чтобы плыл, как умеет, к берегу и не вернули назад к хозяину.