Каждое его слово отзывалось в ноющем теле Темпест болью. Но она не пыталась спорить.
— С меня хватит! Я отвезу тебя в больницу. Я буду приходить на помощь всякий раз, как ты или твой отец попросите меня об этом. Но отныне и навеки я намерен забыть, что спал с тобой под одним одеялом. Забыть, что когда-то я верил в твою любовь. — Ноги его коснулись земли. Страйкер поставил Темпест на ноги и вгляделся в ее глаза, скрытые стеклами очков. — Все поняла?
— Да.
Страйкер прав. Он не один раз пытался ее понять. Он отдал ей все силы души, а что дала она ему? Почти ничего. Но он не прав в одном: она действительно его любит.
— Я честно пыталась забыть обо всем, кроме тебя, — но, как видно, я не могу жить только любовью. — Огонь в его глазах словно погас, сменившись ледяным холодом. Этот холод пробрал Темпест до костей. Но она собрала остатки мужества и улыбнулась ему своей самой потрясающей улыбкой. — Спасибо за то, что столько раз спасал мою шкуру. И особенно — за этот раз.
Страйкер молча вглядывался в ее лицо. Он искал ключ к этой удивительной женщине, которая одним взглядом разрушала его оборону, а одним движением вызывала у него такой взрыв страсти, который и не снился его прежним приятельницам, искушенным в науке любви. Именно из-за нее он узнал страх, ярость, гнев, досаду. Раньше без всех этих чувств его жизнь была спокойнее и проще. Он желал ее все шесть лет — с первого взгляда, как только увидел. В то время ей было пятнадцать; угрюмая, озлобленная девчонка, казалось, вполне заслуживала выдвигаемых школой обвинений во всех смертных грехах. Она и не надеялась, что новый служащий отца поверит ей. Однако Страйкер, вопреки очевидному, поверил. Он взглянул в ее синие глаза — и увидел там то, чего, по-видимому, не замечали ее родные. Силу духа, отвагу и дерзкую честность.
С тех пор работа Страйкера в «Уитни-Кинг Интернэшнл» включила в себя еще одну утомительную обязанность: выручать из неприятностей столь хлопотно взрослеющую девушку. «Моя Темпест — борец по натуре», — с нежностью думал Страйкер. Только в мечтах он позволял себе называть Темпест «своей». Она боролась за свою жизнь, за свои убеждения… и за свободу. Страйкер машинально поднял руку и прикоснулся к ее губам. Шесть долгих лет он ждал, когда же она вырастет, когда взглянет на него и увидит не просто верного товарища и спасителя, а что-то большее… Ему казалось, что Темпест можно доверять. Но сегодня утром, когда он проснулся один, это доверие разлетелось, как дым.
— Нам могло бы быть хорошо вместе, — прошептал он. Мысль, что никогда больше он не прижмет Темпест к груди, не услышит ее восторженных стонов, не увидит ее счастливой улыбки, как ножом, пронзила его сердце.
Темпест застыла на месте, пораженная его бесцветным, словно неживым, голосом. Слова признания, произнесенные таким тоном, скорее пугали, чем радовали.
— Я верил в тебя, Темпест. Ты никогда мне не лгала. Я доверял тебе.
Может быть, именно в этот миг Темпест сделала шаг навстречу зрелости. Страйкер подарил ей свою страсть, научил ее слышать свое тело, открыл ей, как жаждет она любви. Мало того, он открыл ей свою собственную уязвимость. Этот человек, широкоплечий и надежный, как скала, казалось, самой природой призванный решать все проблемы… Как Темпест призвана их создавать.
— Нам пора. — Он с сожалением отнял руку от ее губ, и Темпест едва не вскрикнула от невыносимого разочарования.
Страйкер снова открыл глаза: взгляд его стал холодным и озабоченным. Он по-прежнему поддерживал Темпест, но теперь в его позе не было ничего интимного.
— Тебя нужно отвезти в больницу.
Темпест подчинилась. Она готова была на все, чтобы прекратить эту неизбежную пытку.
— Хорошо.
Страйкер подозрительно покосился на нее, но Темпест этого даже не заметила. Она смотрела туда, где трепетали на ветру сломанные крылья планера. Ярко-красные лоскуты брезента — словно потоки крови… Она не разбилась насмерть! Она жива! Но эта мысль почему-то не принесла ей ни радости, ни облегчения. Темпест чувствовала себя так, словно в ее живом теле омертвела ее душа и ее, Темпест Уитни-Кинг, больше нет на свете.
— Джош собирался остаться дома, но ему позвонили с работы, там какие-то неприятности. Теперь мы не увидим его до вечера, — объяснила Пиппа, протягивая Страйкеру стакан чая со льдом.
Страйкер отхлебнул чая и, глубоко вздохнув, откинулся в кресле. Этот год выдался тяжелым: одна неприятность за другой — и все должен улаживать он.