Теперь представлюсь: «я» — это Сергей Карельцев, сотрудник нашей совершенно секретной конторы. Мой позывной «Скиф» и служу я в "ОАЗиС«е оперативником, то есть охотником за всем, чего, по мнению обывателей, на белом свете вовсе не существует.
С удовольствием вдыхая прохладный, приправленный хвоей, воздух, я быстро взбежал по бетонным ступеням, толкнул дверь и оказался в гулком сумрачном коридоре. В отличие от альма-матер на Щербаковке, где с утра до ночи по вестибюлям и коридорам кочуют толпы сотрудников, здесь была почти космическая пустота. Лишь перед апартаментами шефа сидел за столом угрюмый холёный секретарь. Не удостоив меня приветствием, он молча кивнул на дверь кабинета.
Гремина я застал за необычным занятием. Шеф стоял возле подоконника и, склонив массивную, совершенно лысую голову, сосредоточенно поливал кактус из миниатюрной лейки. Кактусы и «живые камни» были его отчаянной страстью, и он вёз их в свою коллекцию со всего света. Судя по заставленным горшками подоконникам и шкафам, Гремин успел эвакуировать из конторы весь свой «золотой фонд».
Я деликатно кашлянул, и шеф тотчас отставил лейку и устремился к столу.
— Заждался я тебя, Серж, — сказал он, грузно опускаясь в массивное, похожее на трон, кресло. — Проходи, дорогой, проходи.
Шеф подождал, пока я сяду напротив и мгновенно преобразился из добродушного толстяка в того самого Эрнеста Карловича Гремина, грозного ЭКГ, которого трепещет порою и сам министр.
— Завидую я тебе, Сергей, — вздохнул для начала Гремин, — вон как загорел, возмужал. У тебя что ни командировка, то курорт.
Я внутренне содрогнулся, вспоминая последний «курорт» в монгольских солончаках, где два месяца гонялся за волосяной гидрой. Каменная пустыня, песчаные бури и труп проводника-монгола, рассечённый на аккуратные куски этой тварью. Чудом мы с Колей Солнцевым унесли ноги с того курорта...
— Впрочем, — сказал Гремин уже серьёзно, — отчёт я твой по экспедиции получил. Балдоржа жалко, слов нет. Отважный был человек. Я его по Хингану помню. Мы с ним за тамошним олгой-хорхоем** гонялись. Ещё в девяностом...
Гремин ностальгически вздохнул.
— Что образцы? — спросил я, воспользовавшись паузой.
— Генетики колдуют, — ответил Гремин, мгновенно вынырнув из глубин памяти. — Жаль, конечно, что вы только фрагмент гидры добыли.
Я вздохнул и развёл руками в том смысле, что да, жаль, конечно, но скажите спасибо, что вообще привезли хоть что-то и вернулись живыми.
— Однако, Сергей, вызвал я тебя вовсе не по монгольским делам, — сказал Гремин с неожиданной тревожинкой в голосе.
— Что на этот раз? — спросил я не без опасения.
— Ты слышал что-нибудь о проекте «Василиск»? О работах профессора Полянского?
Я старательно сморщил лоб.
— Стало быть, не слышал, — подытожил за меня Гремин. — Да это и не удивительно. Профессор был приписан к команде слиперов***.
Я присвистнул. Слиперы! Вот оно что... Самая закрытая из тем ещё с благословенных советских времён. В нашей конторе слиперов числилось семеро. Двое за последние годы умерли. Оставшиеся пятеро исправно получали пансион с закрытых счетов "ОАЗиС"а и иногда снисходили до участия в экспериментах конторы. Разумеется, секретных.
Я не любил слиперов. Это были замкнутые, чопорные люди, обиженные на весь белый свет. Пожалуй, за исключением Вени Самошкина, тихого беззлобного алкоголика и поэта.
— И с какого бока при них этот профессор? — спросил я, искренне пытаясь поймать нить беседы.
— Слиперы, если помнишь, входят в особый транс, — терпеливо объяснил Гремин. — В этом им помогают препараты сродни сильным наркотикам.
Это был общеизвестный факт, и я согласно кивнул.
— Полянский разработал свой метод стимуляции, — продолжил Гремин. — Он вывел особый вид растений-симбиотов, способных снабжать слиперов эндорфинами, вызывающими глубокий и устойчивый транс.
— Из этих, симбиотов, получали какую-то вытяжку? — предположил я
— Нет, Сергей, — покачал лысиной Гремин, — их вживляли на тело слипера.
— На тело?! Как это?
— Очень просто, — Гремин пошарил в столе и достал початую пачку «Кэмел».
— Симбиота подсаживали на кожу, и он «пускал корни», — пояснил он, раскуривая сигаретку.
— Корни?! Бр-р. Гадость какая! — я невольно встряхнул плечами. — И что же наши слиперы? Неужели не возмущались?