— Может, и возмущались, — Гремин выпустил паровозную струю дыма. — Только люди-то они подневольные, а приказ есть приказ.
— И что же Полянский? — вернул я разговор к теме профессора. — Я так понимаю, это и есть ваша «заноза»?
— В самую точку, Серж, в саму точку, — покивал Гремин. — Только Полянский — заноза старая. Он исчез ещё в девяностых, прихватив, кстати, и все архивы. После этого тему, конечно же, свернули.
— Исчез? — искренне удивился я. — Куда это? Уж не за океан ли?
— Кто его знает, — Гремин стряхнул пепел в горшок с кактусом. — Может, и за океан. История тёмная и давняя, почитай, ей уже лет тридцать. А теперь о нашей свежей занозе.
Гремин снова пошарил в столе и на сей раз извлёк чёрный, лоснящийся на свету, планшетник.
— На-ка, полюбуйся, — протянул он его мне, открыв предварительно нужный файл.
Это были фото. Бегло пролистав их, я понял, что любоваться здесь было нечем: на нескольких из них был снят лежащий на полу человек с неестественно вывернутой рукой. На его шее виднелся длинный неровный шрам с запёкшейся кровью. Человек был, без сомнения, мёртв.
— Это Смага, — пояснил Гремин, — Точнее, Смагин Егор Ильич, рецидивист. Покончил с собой в тюремном госпитале, в одном из СИЗО Екатеринбурга.
— А мы теперь и за зеками присматриваем? — поинтересовался я.
Гремин пропустил мою иронию мимо ушей.
— При осмотре тела, — продолжил он, — в подмышечной области, обнаружен вживлённый симбиот.
Я ещё раз пролистал фотки, пока не нашёл нужной. Так и есть: на увеличенном снимке, то, что я вначале принял за дефект, оказалось крохотным растеньицем с тремя буро-зелёными листиками, смутно напоминавшими клевер. Растеньице цепко впилось в кожу покойного.
— Симбиот, к сожалению, погиб, — заявил Гремин. — Какой-то умник догадался определить труп в холодильник. Хорошо, хоть, фотографии нам переслали.
— Вы же говорили, что проект был закрыт? — спросил я, всё ещё разглядывая снимок.
— В том то и закавыка! — вздохнул Гремин. — Проект закрыт, а симбиот вот он. — Шеф постучал пальцем по планшетнику.
— Может, ошибка? Может не симбиот это?
Гремин отчаянно замотал головой:
— При вскрытии в крови Смаги нашли запредельное количество эндорфинов Q-серии. Их выделяют только симбиоты. Это первое.
— Есть и второе?
Вместо ответа Гремин взял у меня планшетник, полистал его и снова возвратил мне:
— На-ка, прочти.
На снимке я увидел фрагмент стены из белого кафеля. На ней размашисто грязно-алыми буквами было что-то написано. Я увеличил картинку и не без труда прочёл:
У привратника семь ключей
Семь ключей от заветной двери.
Я иду к ней чужой, ничей...
Не люблю, не живу, не верю...
— Стихи, — сказал я, пожав плечами, — вроде неплохие. Но, больно уж мрачные. Прямо, какой-то декаданс. И при чём тут они?
— Эти четыре строчки написал перед смертью Смага, — сказал Гремин, принимаясь за очередную сигаретку. — Написал собственной кровью на стене.
— И всё же я не вполне...
— Изменённое сознание, — упредил мой вопрос шеф. — При жизни Смага и двух слов без ошибок не написал бы, а тут стихи! Перед побегом он задушил сокамерника и ранил конвоира.
— Плохой мальчик, — вставил я.
— Этот «плохой мальчик» рванул в тайгу и пропал там на три недели.
Шеф пыхнул сигареткой, и я закашлялся, попав в зону её поражения.
— Поиски ничего не дали, — невозмутимо продолжил шеф. — Однако, Смага сам вышел к посту ДПС и вежливо представился. По словам гаишников, он вёл себя крайне дружелюбно и обладал правильной грамотной речью. Поначалу они даже усомнились, что перед ними тот самый Смагин, объявленный в розыск. Тем более, что беглец не выглядел измождённым голодом.
— Значит, — подытожил я, — он три недели погулял по тайге и вернулся совершенно другим человеком?!
— Изменённым, — поправил Гремин. — Кто-то, кто приютил его там, в тайге, каким-то образом подселил Смаге симбиота. Этот кто-то, нас, Серёжа, очень интересует!
Я понимающе кивнул.
— С чего начнём? — спросил я. — Екатеринбург?
— Нет, — покачал головой Гремин. — Наши там уже роют, но пока без успеха. Участок тайги, где мог побывать Смага, несколько тысяч гектар: иголка в стогу. Ты же займись аналитикой — покопайся в архивах, разговори слиперов, спецов, тех что работали с Полянским. Глядишь, и покажется какая-то ниточка.
Шеф ткнул недокуренную сигарету в горшок с многострадальным кактусом и грузно поднялся с кресла. Я понял, что беседа закончена и тоже встал.
— Если что-то нароешь, — сразу ко мне, — сказал он, протягивая мне руку.
Я пообещал, и мы распрощались.