Пока профессор расплачивался за проезд, я припал к запылённому стеклу, с тревогой ожидая увидеть вынырнувшие из-за угла фигуры в чёрных комбинезонах. Однако, погони не было.
Автобус наконец тронулся и, сонно ворча, покатил по унылым похмельным улочкам.
Профессор убрал в карман купленные билеты и сел напротив меня. Нос его ужасно распух и побагровел. Я сочувственно покачал головой. Но, Полянского, похоже, мало занимали собственные страдания.
— Никак не могу понять, — произнёс он, понизив голос, — как они смогли нас найти? Лагерь невозможно было увидеть с воздуха, а локаторы глушила станция РЭБ.
Я помолчал, думая, впрочем, о том же самом. Хромов и его люди дважды за сегодняшний день вышли на след профессора, хотя им не удавалось подобное за все прошедшие годы. Сложив в голове все известные мне факты, я пришёл к обескураживающему выводу: атака на лагерь в точности совпала с моим появлением в нём. Случайность? В подобные случайности я, как бывалый оперативник, конечно не верил.
Похоже, ход моих мыслей уловил и профессор.
— Вы как-то связаны с Хромовым? — спросил он, глядя мне прямо в лицо.
Я покачал головой, и профессор сразу же мне поверил. Еще бы! Малейшую ложь, промелькнувшую в моих мыслях, он непременно почувствовал бы.
Автобус тем временем миновал окраины посёлка и весело подпрыгивая на ухабах, понёсся по пригородной дороге в сторону федеральной трассы. За шумом двигателя я не сразу распознал вертолётный клёкот.
— Это они! — сделал быстрый и очевидный вывод Полянский. — Хромов не даст нам добраться до Екатеринбурга.
«Верно, — подумал я. — В Катере не побегаешь по улицам с автоматом на перевес. Значит, брать нас будут здесь. Прямо, на дороге».
Словно подтверждая мои мысли, вертолёт пронёсся над крышей автобуса и, пролетев вперёд с километр, стал неторопливо опускаться прямо на чернеющий дорожный асфальт.
— Бежим! — бросил мне профессор, вскакивая с сиденья.
Несмотря на помеху, возникшую на дороге, автобус продолжил движение.
Я рванулся к кабине водителя.
— Тормози! — крикнул я детине в линялой джинсовой куртке, меланхолично вцепившемуся в руль.
— На трассе остановок не делаем, — не поворачивая картофельной головы, сообщил тот.
На философский диспут у меня времени не было, и я, метнув руку к панели, нажал на клавишу открытия двери. Приводной механизм лязгнул, зашипел и потащил дверное полотно в сторону.
— Эй, ты чего творишь, падла?! — заорал водитель, сбрасывая наконец скорость.
В салон из раскрытого проёма хлестнул разогретый, пахнущий горячим асфальтом, воздух. Пассажиры громко загомонили. Я толкнул в спину замешкавшегося профессора и выпрыгнул вслед за ним.
В целом моё приземление на обочину, отсыпанную щебёнкой, прошло штатно, если не считать разодранной штанины и пары ссадин. Профессору повезло меньше. Его угораздило удариться о дорожный знак. Полянский, воя от боли, кружил на месте, нянча ушибленную, а может быть, и сломанную руку. Не смотря на полученное увечье, заветного дипломата профессор не выпустил. Я схватил профессора за рукав и увлёк в придорожную канаву.
Автобус тем временем продолжил движение и остановился возле самого вертолёта. Приподняв голову из укрытия, я увидел, как чёрные фигуры окружили автобус.
— Ходу, профессор, ходу! — воскликнул я, понимая, что наше отсутствие в салоне будет обнаружено в течение ближайшей минуты.
Прячась за придорожным кустарником, мы устремились к чернеющей полосе леса. До него было рукой подать — не более сотни метров. Теперь впереди, согнувшись в три погибели, бежал я, а профессор трусил следом, скуля от боли.
Когда ветви деревьев сомкнулись наконец за нашими спинами, я перевёл дух и взглянул на Полянского. Лицо профессора осунулось и посерело, нос распух и походил на перезрелую сливу.
— Давайте, я посмотрю вашу руку, — предложил я, исполненный чисто человеческим состраданием.
— Нет, — профессор решительно покачал головой. — В полукилометре отсюда охотничья заимка. Пересидим там. А сейчас давайте не тратить времени на всякие пустяки.
При этом он шевельнул рукой и едва не вскрикнул от приступа боли. Несмотря на это, профессор твёрдой походкой устремился в лесную чащу. Я вздохнул и потопал следом. Аркадий Петрович Полянский, изгой и государственный преступник, нравился мне всё больше и больше. И поделать с этим я ничего не мог.
Изрядно попетляв по бурелому, мы вышли наконец на поросшую жухлой осокой поляну. Обещанная заимка являла собой ветхую хижину, уныло пялившуюся на нас единственным крохотным оконцем.
— Здесь нас не найдут. — произнёс профессор, оглядывая поляну. — Про это место знали только мы с Феланом.