Всю жизнь он жил по поразительно четкому расписанию. Подъем в восемь часов утра. Он еще до конца не проснулся, но уже вставал с постели и надевал для бега спортивный костюм, который хранился в котельной, носки и кеды. Костюм состоял из хлопчатобумажных трикотажных брюк тусклого фиолетового цвета, которые в народе называли «треники», и свитера. Треники были одеждой своеобразной: после первого надевания на них вытягивались колени, на которых в дальнейшем неизбежно появлялись дырки. Свитер, в котором он бегал, был пропитан потом до такой степени, что после высыхания буквально мог стоять в углу комнаты. Стирать его не разрешалось. Это было тяжким преступлением наряду с наведением порядка на письменном столе. Экипированный таким образом писатель выбегал на участок, где его дожидалась верная собака по кличке Тайга, чистокровная восточносибирская лайка, привезенная с Байкала. Пара, как единый организм, вырывалась с участка на простор и устремлялась к проходу в лес через Академическую аллею. Затем пара бежала по просеке, вырубленной в лесу под высоковольтную линию электропередачи. Пять километров в одну сторону и пять километров обратно. Твардовский называл эту просеку «тендряковской». Иногда их сопровождали и другие собаки поселка, но потом благоразумно поворачивали назад. Пробежка проводилась в любое время года и в любую погоду. Зимой Тендряков мог надеть лыжи, благо их на даче было множество. При этом каждый раз решалась проблема с угадыванием смазки, чтобы снег на лыжи не налипал и чтобы не было отдачи. Правда, Владимир Федорович считал, что при ходьбе на лыжах нагрузка на организм меньше, чем при беге, и при первой возможности возвращался к бегу по укатанной лыжне. Главной проблемой Наташи была покупка очередной пары кед, которые снашивались до дыр за три недели.
Поначалу молодежь — соседи, друзья, родственники — пыталась составить конкуренцию бегуну. Они приходили к началу девятого на крыльцо тендряковской дачи в модных спортивных облачениях, красивых китайских кедах и ждали его выхода. Когда он выбегал, они молча пристраивались за ним. Под лай собак и удивленные взгляды соседей кавалькада скрывалась из глаз. Затем начиналось досрочное возвращение спарринг-партнеров, лучшие держались за Тендряковым километра три, потом сдавались и грустно брели обратно. Владимир Федорович возвращался, успев собрать по дороге маленький букетик полевых цветов, который он неизменно вручал Наташе. На бегу он еще и обращал внимание на красоту окружающей подмосковной природы. По нему было незаметно, что он отпахал десять километров. Он еще делал гимнастику, упражнения с гантелями солидного веса, и потом шел под ледяной душ в ванную комнату.
Потом следовал завтрак: творог, кефир, какая-нибудь каша, стакан чая с 7–8 ложками сахара. Внутреннее напряжение писателя сказывалось на том, как он мешал в стакане сахар. Стакан был тонкостенный в старинном подстаканнике и раз в неделю разлетался на мелкие осколки от ударов ложечкой. Это было напряжение перед работой: он готовился идти в бой.
После пробежки, душа и завтрака Тендряков мысленно уже был за столом. На бегу он продумывал построение и содержание ближайших глав, поэтому наличие попутчиков не одобрял. Частенько, прибежав с прогулки, говорил Наташе:
— Встретил по дороге знакомую физиономию, на всякий случай не поздоровался, — скорее всего, опасался, что «физиономия» уведет его в сторону от формирующихся мыслей.
Еще больше не любил, если его отвлекали по пути от кухонного стола к письменному. Стоило Наташе задать какой-нибудь невинный вопрос, типа «Который сейчас час?», как он напрягался:
— Ты видишь, что я иду работать, а ты мне мешаешь!
— Легче ответить, чем бурчать!
Добравшись до письменного стола, он работал с десяти утра до шести вечера безотрывно, без отдыха и перерывов на еду. Это время, как и время его сна, в семье свято оберегалось. Его не звали к телефону, к нему никого не допускали. Старались не шуметь. Наташа недолгое время гордилась тем, что достала очень модный тогда чайник со свистком: он издавал довольно противный звук, когда вода в нем закипала. Это кончилось тем, что Владимир Федорович спустился вниз, снял свисток и спрятал его в карман. Повторная попытка водрузить свисток на чайник привела к тому, что Тендряков его снова снял и выкинул.
Он также терпеть не мог, когда был вынужден отвлекаться от работы, чтобы принять посетителей, кем бы они ни были: коллегами, друзьями, родственниками. Правда, иногда он это тщательно скрывал, улыбался, надевал маску радушия, что вводило посетителя в заблуждение. Посетитель неизменно думал, что легенды о тяжелом характере писателя сильно преувеличены или что для него Тендряков сделал счастливое исключение. Это было совершенно не так, Владимир Федорович непрошеного гостя готов был выставить за дверь.