...Когда через несколько минут после того, как они расстались, над железной крышей штаба протарахтел «Ан-2», цепляя крыльями еще более погустевший туман, Антон Федосеевич вдруг заволновался. Он отдал все необходимые команды, чтобы дальний и ближний приводы были готовы помочь с посадкой этому легкомоторному самолету при возвращении, а аэродромные локаторы следили за его приближением к аэродрому и на стартовом командном пункте четко фиксировалась каждая радиопередача, поступающая от летчика. У него, командира соединения, были десятки подчиненных, хорошо подготовленных для того, чтобы выполнить все эти команды. И все-таки Антон Федосеевич волновался и не мог в эти минуты усидеть в своем кабинете. Вызвав машину, он умчался на аэродром и появился на СКП, когда из далекого, скрытого отсюда ползучим туманом пространства донесся сдержанный, но очень твердый и уверенный голос лейтенанта Нечаева:
— Я — «маленький», иду на посадку, выполнил четвертый разворот.
— Ему нужно на всю операцию не более пяти минут, — негромко заметил Баталов. — Если через пять минут он доложит о взлете,—: значит, главная часть задания выполнена. Антон Федосеевич широкими шагами пересек зал СКП, остановился у большого окна, выходящего на летное поле.— Черт побери, как жаль, что я не курю... как это плохо, когда волнуешься.
Падало на аэродром низкое небо, а настойчивый взгляд Баталова словно бы раздвигал его и видел то, что на далекой косе происходило в эту минуту.
...Маленький зеленый «Ан-2» снижался над узкой, всего каких-нибудь полтораста метров шириной, поверхностью косы, врезавшейся в море. Волны с обеих сторон набрасывались на берег, лизали его вспененными языками. Ветер резкими, сильными толчками бросал машину из стороны в сторону. Узкая полоса косы бежала навстречу. Несколько толчков при посадке. В конце пробега Нечаев развернул самолет против ветра в сторону моря, убрал газ. Шум мотора стих. Винт вращался замедленно. Пятеро насквозь промокших рыбаков, волоча сети, спешили к машине.
— Поскорее открой им дверцу, — крикнул Нечаев борттехнику, такому же, как и он сам, молодому парню Оскару Круминьшу, и, не оборачиваясь, продолжал осматривать узкое пространство перед собой, ограниченное с трех сторон беснующимся морем. Водные валы становились все выше и с ревом набегали на желтую отмель, заливая ее злобно шуршащей пеной почти до середины. В фюзеляже загрохотали тяжелые сапоги рыбаков, послышались стук закрываемой Круминьшем дверцы, чьи-то благодарящие за выручку голоса — и вдруг тонкий взволнованный возглас:
— Постойте, ведь там же на песке, среди обломков баркаса, осталась рация.
— Черт бы побрал вашу забывчивость! — с латышским акцентом выругался Круминьш и вновь отворил дверцу.
Безусый парнишка в брезентовой робе поспешно выпрыгнул из машины и быстро побежал к остову разбитого баркаса. «Время, —: покачал головой Нечаев, — мы упускаем время. Ведь скоро наступит темнота. Доберется ли до аэродрома терпеливая «аннушка»?» Через пять минут молодой рыбак с довольным лицом втащил в самолет небольшую рацию, и Круминьш сердито закрыл дверь опять.
— Он там подушку и матрас не забыл? — осведомился он издевательски под добродушный смех спасенных рыбаков. — Тогда попрошу всех застегнуть привязные ремни. Будет немножко болтать.
Изо всей силы взревел мотор, машина побежала навстречу ветру, остервенело набросившемуся на капот, и Нечаев подумал: «А что, если не взлечу, если дорожки для разбега не хватит?!» Но он решительно эту мысль отогнал, лишь строже свел над переносицей брови, напряженно вглядываясь в низкий, подступающий горизонт. Наконец он с облегчением почувствовал, что колеса оторвались от мягкого песчаного грунта, и, вздрагивая от ветра, «аннушка» стала набирать первую сотню метров высоты. Потом он подумал о том, как сейчас волнуются на его родном аэродроме, потому что вместо обещанных пяти минут на всю операцию с погрузкой рыбаков и взлетом ушло больше десяти.
Когда «Ан-2» под низким пологом пасмурного неба заходил на полосу, на летном поле были зажжены все огни, какие только могли облегчить сложную посадку ночью. Круминыпу и Нечаеву только теперь показалось, что нет ничего в жизни более радостного, чем грохот бетонной полосы под их приземлившимся самолетом. Вскоре на стоянке был выключен ровно работающий мотор. Из Двери один за другим выпрыгнули спасенные рыбаки. Последним, расслабленный от усталости и пережитого, сошел Нечаев. Из плотного мрака на него надвинулась крупная фигура в летном обмундировании, в которой он безошибочно узнал Антона Федосеевича. Вздрогнув от волнения, молодой летчик про себя подумал: «А ведь он, наверное, стоял здесь под дождем все время, пока мы куролесили в темноте. Показали бы такое в кино, кто-нибудь обязательно бы сказал: нежизненно».