— Тоже давненько, — грустно ответила мама. — Месяц уж, пожалуй. И коротенькое, на полстраницы.
— Да объяснил же я с письмами! — поморщился отец. — Пустое это, ерунда! Сам, помню, когда служил, — тяну, тяну, никак не могу заставить себя сесть за письмо. Нет-нет, Галочка, главное, чтоб у тебя все было крепко, по-прежнему. Чтоб кто другой, получше не обозначился на горизонте. Аэроклуб да фабрика — сколько всякого народу!
— Что вы! — засмеялась Галя. — На нашем швейном производстве девяносто процентов слабого пола.
— Теперь уж, — заметила мама, — говорят не мужчина, а женщина — сильный пол. А про тебя и подавно так скажешь. Сколько прыжков с парашютом сделала?
— Немного. Восемнадцать пока.
— Ого! Пока! Нет, кто сильный, кто слабый — все поменялось.
— А что ж, я согласна. Чем не сильный пол! — И Галя с улыбкой придвинула свое худенькое плечико к массивному, широченному плечу отца.
Мне нравилось слушать Галю, смотреть на нее. Разговор при ней всегда веселый, неожиданный. Не соскучишься. Скоро она стала собираться домой, и я вызвался проводить ее. Специально вызвался. Был почти уверен, что решусь заговорить с ней о Наде.
Когда мы вышли во двор, то увидели ребят, сидевших на лавочке. В центре возвышался нечесаный Валька с гитарой. Валька со смешком посмотрел на нас и дернул струны.
— Ходил он с дамочкой под ручку…
Мы свернули за угол дома, и Галя сказала:
— Все-таки не помешала бы тебе мушкетерская шпага. Вот напали бы вдруг хулиганы — как бы стал защищать меня?
Я засмеялся:
— Почему тебя? Ты же — сильный пол.
Галя мой смех не поддержала.
— Не хочу быть сильным полом. Хочу, чтобы меня защищали. Чтоб рядом был сильный и добрый человек.
— Валера? — опросил я.
— Да. Ты же знаешь.
— Он в обиду не даст. Плечищи стали — во! Их там здорово тренируют. Десантники! Пишет, что штангой стал заниматься. Сто пятьдесят килограммов выжимает. Наверно, сильней отца.
— Ну, — вроде бы шутя заметила Галя, — ты несколько преувеличиваешь его силы. К сожалению.
Я собирался было возразить, но вовремя понял, что она имеет в виду.
— О силе воли говоришь? Что не подготовился как следует и завалил экзамены в институт?
— И про это тоже, — кивнула Галя. — Но я, Бориска, думаю, что сумею помочь ему стать сильным. По-настоящему сильным. Я так думаю, надеюсь… Раиса Ильинична сказала, что уже месяц не писал домой? — неожиданно спросила она. — Может, в самом деле учения у них проходят какие-нибудь? Как ты считаешь?
— Наверно. А то бы написал… Тебе-то написал бы! — уверенно добавил я.
— Ты так считаешь?
— Конечно!
Мы дошли до автобусной остановки, но расставаться с Галей не хотелось.
— Пройдем еще остановку? — предложил я.
Она согласилась и взяла меня под руку.
— Ну а твои-то как дела? Все обо мне да обо мне. Отвык за лето от учебы?
— Дела неважные. — Я вздохнул и, не ожидая неминуемых расспросов, заговорил: — Девчонка одна нравится. В общем, втюрился, понимаешь? До того дошло — стихи начал писать.
— Читал ей?
— Что ты! Все порвал.
— Значит, серьезно. — Галя остановилась посреди тротуара, внимательно рассмотрела меня при свете фонаря и озорно подмигнула одним глазом. — Бориска, поздравляю! Это же здорово! Это прекрасно!
Я помрачнел.
— Но она-то ничего не знает. И обо мне не знает. Меня для нее будто и на свете нет.
— То есть как?
Я объяснил. Рассказал, что не раз пытался познакомиться, письмо написать, но ничего не получается.
— Ты считаешь ее выше себя? Лучше, тоньше, умней? — догадалась Галя.
— Это так и есть, — грустно сказал я.
— И прекрасно, — снова странно обрадовалась Галя. — Очень хорошо.
Я не понимал ее радости.
— Хорошо, что сознаешь это. Значит, можешь и должен тянуться до нее. Как личность должен расти. Понимаешь?
— Не очень. Ну что я должен делать? — Мне хотелось конкретнее определить свою задачу.
— Расти.
— И так уже мама брюки удлинила, — невесело пошутил я.
— Что делать, спрашиваешь? Пожалуйста. Хорош такой способ: поставь себя на стул у окошечка, чтоб лучше было видно, отойди в сторонку и разглядывай — что ты за человек? Может, так, человечишко? И любви-то ее не стоишь?.. Я шучу, Бориска. Парень ты хороший. Только ведь и лучше можно стать. Где предел? Нет его. А вообще ты счастливый — любишь. Значит, сил у тебя может прибавиться впятеро… Если бы и Валерий мог так. Чтобы стихи рвал, худел.