Затем он медленно стянул с себя куртку. Он вырезал из-под нее подкладку, форму она не потеряла, но стала просторнее. Под ней была черная кофта. Дернув за молнию, он понял, что она не поддается и только собравшись лезть в рюкзак за ножом, он обратил внимание на торчащий из правой руки нож. Это был нож Стинга. Быстро вырвав его, он разрезал ткань кофты, открывая черный жилет что закрывал его тело, а срезав рукав у правой руки стал виден увесистый гипс что тянулся вдоль всего предплечья оканчиваясь налокотником у локтя и ремнями что тянулись вдоль плеча. Гипс тыльной стороной словно еж был покрыт ромбовидными шипами что на два сантиметра выходили из покрытия, а размерами они по три квадратных сантиметра каждый. Жилет же представлял, из себя три ряда рельефных резиновых пластин, что покрывали его пресс и поясницу, и широкие линии, что шли вдоль груди и, огибая плечи, закрывали лопатки. Чтобы снять его ему пришлось провести ножом по линии прямо по центру груди разрезая ремни что стягивали его внутри. Затем он разрезал ремни на плечах и аккуратно стянул гипс с правой руки. Под ним рука от локтя до костяшек пальцев была забинтована в эластичную ткань. Напоследок он стянул потную футболку и в кое-то веки насладился прохладой.
Быстро одевшись и разобравшись с остальными вещами, он медленно вышел из туалета, попутно выключая фонарик. Уже начинало светать, когда он в серой кофте с капюшоном и спортивных штанах снова вышел в переулок, идя неспешным шагом, выкинул сумку в ближайший мусорный бак и спокойным шагом побрел по улице встречающего рассвет города.
Сложно было сказать в сознании я или нет. Глаза застилала мутная пелена, что даже свет через нее пробивался с трудом, или не было никакого света. Сложно об этом что-то сказать, по крайней мере, пока я не начал шевелиться. Боль доходила до меня не сразу, а медленно затухающими волнами. Когда я понимал что стал видеть что-то реальное то понял что моя правая рука полностью в гипсе, а к левой подведена капельница. Почему-то захотелось улыбнуться от этого ощущения. Я был все еще живым, и мою руку явно лечат, кажется, издал звук похожий на смех. Только через несколько часов мне хотелось кричать. Разочарование подкатывало медленно, и эти волны морфий явно не мог сделать слабее, я бы даже сказал, от общего помутнения в разуме мне становилось только хуже, ведь я все еще здесь. Четыре бетонные стены, несколько спортивных тренажеров, включая тот, что еще недавно служил мне в качестве шины. Я все еще «дома», не в больнице, не на свободе, я там где меня держат уже не один год, всего в паре метров от того места где мне сломали руку. О да, жизнь прекрасна.
Не знаю, сколько я так пролежал, почти недвижимый то и дело, закрывая глаза поддаваясь сну, без сновидений. Словно даже мое подсознание говорила мне, что кроме этого места мне уже некуда деваться, и я буду тут всегда. Всякий раз я не хотел просыпаться, потому что мои кошмары начинаются, когда я открываю глаза. Снова четыре стены, снова те года жестких тренировок и насилия, снова вид искорёженной машины и снова мраморная маска, против которой я ничего не могу сделать. Он придет и возьмет что захочет, он будет рвать мою жизнь на куски, а все что у меня останется это жалкие остатки. Я не хотел просыпаться, больше всего сейчас не хотел просыпаться.
Иногда я видел перед собой нефритовую маску, она что-то спрашивала, а я даже не мог разобрать ее слов или понять их смысл. Возможно, если бы мог что-то сказать…. Мне было стыдно от того что хотел ее попросить убить меня. Она была добра ко мне на много больше, чем хотела показать или намного больше, чем у них принято. Но пробиться до меня она не могла.
Я проснулся, на мне надета маска, та которую мне надевали на спаррингах. А когда в глазах окончательно прояснилась, то понял и что в комнате есть необычный гость. Она могла узнать меня даже в маске, как и я, мог узнать ее. В таком же костюме для спарринга, она стояла от меня в двух шагах, а нефритовая маска лишь слегка подтолкнула ее вперед. Стало понятным, что для нее видеть людей в таком состоянии было необычным, или может быть видеть так меня, ей было необычно. Когда тебя всю жизнь учат наносить побои, не рассказывают о том, что люди чувствуют после. А она видела это. Видела, как осели мои плечи, как нехотя гнуться суставы, мой взгляд, затуманенный от огромного количества обезболивающих. И она видела что-то внутри меня, это было в ее взгляде. Дальше ее не нужно было подталкивать, она подошла сама, повинуясь своим инстинктам. Она мягко взяла мою левую руку в свои. Такой простой и очень сочувствующий поступок, но мне показалось, что она вырывает мне сердце. Не знаю, что это было, но я понял, что это не правильно в любом случае. Подняв ладонь, она поднесла ее к моему лицу намереваясь стянуть с меня маску.