Когда она обернулась, закончив рассматривать щедрый подарок, чтобы как ни в чём не бывало налить себе кофе, то чуть не столкнулаась с высоченным брюнетом, в руках который держал шарообразный аквариум с прозрачной жидкостью. «Боже или кто там за него сегодня, пусть это будет вода», — пронеслось в голове.
Глория видела этого мужчину впервые в жизни, но узнала, едва взглянув. Ну, конечно, куда же без великолепного дизайнера всех этих диковинных элементов интерьера? Как же не полюбоваться на ответную реакцию? Никак, гордость не позволит, а гордости там — хватит заполнить пару десятков измерений, их вот однажды чуть не затопило. Но сейчас он ничего не дождётся. Не на того напал, террорист.
В более нежном возрасте Глория смутилась бы стоять перед врагом в одних трусах и майке, помятой со сна и непричёсанной, с размазанной кровью на лице, но с годами абсолютно перестала беспокоиться о таких вещах. То ли умнее стала, то ли упорно прописываемые врачами таблетки всё же помогали от тревоги. Пусть смотрит. Чего он там не видел. И на защитные татуировки пусть обратит особое внимание, чтобы даже в мыслях не промелькнуло никакого посягательства. Эйнли, впрочем, был куда сильнее увлечён собственной персоной, чем наготой Глории.
Следовало отдать Эйнли должное, новое тело впечатляло: два с лишним метра роста; густые тёмные волосы в сочетании с ярко-чёрными бровями, странные, сбитые пропорции тела, как будто создатель тела смутно представлял, что из себя представляет человек. Он выглядел неприятно, по-змеиному неприятно — хотя когда от Эйнли, демона проказ и вредительства, можно было ожидать приятности? — и в то же время абсолютно завораживающе.
— Как тебе мой мясной мешочек? Неплохо, правда? — сказал Эйнли, продолжая нежно обнимать аквариум. В отличие от внешности, голос его не изменился — всё то же горное эхо, пробирающее до печёнок, одним звуком свои вызывающее простуду.
— Ну, выглядишь почти по-человечески, — ответила Глория с неохотой.
— Какая ты нечуткая, славная моя. Сестрица твоя мне кучу комплиментов наговорила. Я ведь сначала с ней посоветовался, можно ли, в этом виде в свет выходить, так сказать, и она была крайне мила. Не то что её жестокая и бесчувственная сестра… — Он скорбно повесил голову и тяжело вздохнул. — Ладно, спишем это на твоё социальное расстройство.
Глория запоздало подумала, что вовремя не возмутился упоминанию Стейси (дескать, как посмел, тварь, близко к моей сестре походить), но так и не успела открыть рта, потому что в следующую секунду содержимое аквариума было выплеснуто ей в лицо. Жидкость действительно оказалась водой, только очень солёной. Пара литров минералочки в рожу — очень освежает, надо сказать. То что надо с утра! Глория задохнулась своим негодованием, беспомощно разевая рот и хлопая намокшими ресницами. Когда она проморгалась, аквариума в поле зрения больше не наблюдалось.
— Свежие слёзы, — прокомментировал Эйнли с гордостью. — Сам собирал.
— Не сомневаюсь, — буркнула Глория. Её передёрнуло от мысли, как именно Эйнли цедил из несчастных жертв эти слёзы, но виду не подала. Пусть хоть младенцев щипает за бока, хоть над инвалидами потешается, хоть хозяйством перед монашками трясёт. Не её, Глории, проблемы. Отодвинув Эйнли с прохода, она сходила за полотенцем, медленно, тщательно вытерла лицо, потом включила кофеварку — всё, не обращая внимания на незваного гостя.
— Не поинтересуешься причиной моего визита?
— Ммм, пожалуй, нет.
— Совсем не интересно, что я задумал?
— Абсолютно. Совершенно. Безусловно.
Эйнли вопросительно приподнял бровь.
Загадки профессор МакКормак теперь разгадывала исключительно за деньги и отступать от этого правила не собиралась.
— Причинить вред мне или кому-либо из моих близких ты не можешь, — пояснила Глория, чуть ожившая после первого глотка кофе. Ожила она, правда, исключительно потому, что обожглась. Язык горел так, будто по нему раскалённой наждачкой прошлись. — Будь уверен, мы этим озаботились, а всё остальное — милости прошу. Мне всё равно.
— Я разочарован. Такая любопытная девочка была. Где она теперь? Я соскучился.
— Из любопытных детей получаются самые скучные взрослые, — абсолютно серьёзно ответила Глория.
Они смотрели друг на друга молча, напряжённая тишина натянулась звенящей струной, тонким нервом. Отчасти Глория жалела, что она больше не сжимается от ужаса в дрожащий комок, что в груди не жжёт и не ноет от одного взгляда, горящего ядовитым алым, что она не стесняется быть почти обнажённой и находиться так близко, не злится до вскипяченных мозгов и уже совсем не ненавидит. Будто бы всё это делало её тем, кем она являлась.