Итак, уже в первый день рождения, еще до рождения, ребенок получает в дар очень много.
Совсем иное дело, как он распорядится всем тем богатством, которое досталось ему в дар от старших поколений, от человечества. Умение распорядиться им, не растерять, не закопать в землю, а широко пользоваться и в то же время приумножать для себя и для всех людей — зависит от воспитания.
Человеческие чувства могут быть богатыми и бедными. Одни умеют наслаждаться прекрасным и находить в нем подлинную и глубокую радость, другие ко всему равнодушны. Одни умеют трудами своими, своим творчеством украшать землю, делать жизнь людей счастливее, другие же ее только засоряют и грабят.
С тех пор как повелась жизнь на земле и в эту жизнь вошел человек, способный мыслить и умеющий трудиться, жаждущий счастья, детей не только кормят, оберегают, но и воспитывают.
Что все дары Вселенной, если человек вырос, а у него нет к ним ключа? Воспитание — это ключ к богатствам Вселенной.
Ребенок всегда хорош, всегда мил.
Но всё в нем только предвидение, ожидание, замах.
Вот Кира стучится в какую-нибудь дверь большой коммунальной квартиры, к соседям. Это дружеский визит.
По тому, как он стучит, его сразу узнают. Но всё же, для порядка, спрашивают:
— Кто?
— Киа, — отвечает он, — Киа…
Слово «Кира» пока еще произнести невозможно.
Кира еще не умеет выразить себя в слове. Он выражает себя главным образом в поступке, в прямом действии. Так он выражает свои чувства, свои отношения, свой опыт.
— Ну какой еще там опыт? — говорит его отец. — Что Кира понимает?…
А между тем очень легко наблюдать, как появляется и закрепляется опыт у ребенка. Нужно только хотеть и уметь наблюдать, тогда можно установить, что один опыт дается ему как бы сам по себе, а вот другой он получает только с помощью взрослых, — это тот, к которому мы его ведем.
Первоначальный опыт ребенка — и тот, что получен им самим непосредственно из окружающей его среды, и тот, который он получает, когда мы его воспитываем, — может оказать влияние на всю его последующую жизнь, каким бы малозначительным этот опыт ни выглядел.
Интересно наблюдать за Кирой, когда он сталкивается с каким-нибудь явлением впервые. Вот он в первый раз в жизни увидел падающий снег. Вот в комнату проник первый весенний луч солнца, протянулся светлой полосой от окна. Кира пытается схватить его ручкой и смеется. Ничего как будто и не произошло, но появилась радость. Ее принес лучик солнца — тоненькая полоска, но такая особая, выделившаяся, светлая, пришедшая с такой высоты, с такого простора! И комната перестала быть тесной. И ребенок устремился за лучом света всем своим* существом. И глаз не оторвать от ребенка и луча.
Кира видит впервые в книжке картинку, рассматривает ее. На картинке человек. Кира протягивает ему ручонку. Он старается понять, чем этот человек на картинке отличается от настоящих людей.
Кира проходит мимо темной кладовой и рычит в темноту. Его никто, конечно, этому не учил. Откуда это пришло? Кого он хочет напугать? Должно быть, кого-то в этой темной кладовой.
Когда один из соседей умышленно через несколько минут проходит вместе с ним этим же путем, Кира не рычит. Он тянет его за руку и говорит:
— Свет!
Это слово он знает. Он знает даже, как нужно включить свет.
И вот кладовая освещена, — в ней нет никого, на кого следовало бы рычать. Затем они выключают свет и выходят.
Однако, когда Кира снова один проходит мимо темной кладовой, он опять рычит, пугает кого-то. Появляется всё тот же сосед, берет его на руки и включает свет. В кладовой, кроме них, никого нет. Там всё обычно, всё привычно. Проходит еще некоторое время, и малыш шагает мимо кладовой совершенно спокойно. На тайну пролито достаточно света. Некого пугать. И самому нечего пугаться.
Одно время нужно было во все глаза смотреть за тем, чтобы пришедший в гости Кира чего-нибудь не сбросил и чего-нибудь не рассыпал. Он притворялся, что совершенно не интересуется вашей чашкой, он смотрел в сторону, а затем одним быстрым движением сметал ее со стола на пол. Киру журили. В следующий раз он бросал на пол коробку с пудрой и с интересом наблюдал, как поднимается вверх ароматная белая пыль. Вот он сбросил на пол стеклянный абажур от лампы, — нет, не нечаянно, а нарочно. Спички он рассыпал часто, пока их не стали запирать. Если ему попадалась в руки книга, он ее рвал.