И всё же они у него есть. Он, к примеру, по-разному относится к людям. Одни ему нравятся, к другим он равнодушен, третьих сторонится. Одних он слушается, слово других для него ничего не значит. Более того, когда Иван Яковлевич в своей комнате запрещает ему что-нибудь, он слушается. Но у себя дома Кира, когда ему этого не хочется, даже не глядит на соседа. Он умеет оценить не только человека, но и положение, обстановку. Оценить и использовать с совершенно точным расчетом.
В комнате Ивана Яковлевича он приучен к тому, что письменный стол неприкосновенен. И любая вещь на письменном столе не может быть сдвинута с места никем, кроме самого Ивана Яковлевича. Сколько бы Кира ни кружил вокруг стола, его останавливает непоколебимое:
— Нельзя!
Прежде чем взять что-либо, он спрашивает:
— Можно?
Так он приучен.
Это создает известные удобства и для него и для соседа. Никто не попадает впросак. Чашки, безусловно, еще долго разбивались бы вдребезги, если бы не явное осложнение после каждого такого случая. Стало легче жить с ним рядом. Так придет время, когда можно будет спокойно работать в присутствии Киры, — каждый будет занят своим делом, не мешая другому.
Но вот Иван Яковлевич заходит в гости к родителям Киры и видит: Кира расхаживает в ботинках по столу, по чистой скатерти! Рядом стоит отец и следит за тем, чтобы ребенок не упал со стола.
— Как это можно? Ногами на стол, на чистую скатерть?!.
— А что с ним сделаешь? — говорит отец. — Попробуйте ему запретить!
— Нельзя этого делать, Кира. — Сосед старается произнести эти уже известные малышу слова со всей непреклонностью.
Но здесь, у себя дома, в присутствии улыбающегося отца, Кира на соседа и не смотрит. Он продолжает расхаживать по столу.
— Вот видите, — говорит отец. — Не тащить же его со стола. Крику не оберешься…
Проходит время, и Кира появляется в комнате Ивана Яковлевича. Малыш ничего не забыл из полученных уроков. Он знает, что здесь нужно слушаться. Он протягивает руку за листком бумаги и карандашом, говоря при этом:
— Можно?
— Можно!
Кира рад. Он кивает в знак благодарности головой, усаживается на диван, кладет бумагу на маленький столик и рисует.
Как хорошо!
Нисколько не удивителен тот огромный интерес, который проявляют молодые родители Киры и их старенькая добрая родственница ко всему, что касается здоровья мальчугана. Их глубоко волнует то, как и сколько он ест, хорошо ли спит, сколько времени ему нужно бывать на воздухе, растет ли он, прибавляется ли в весе…
Как бы мать ни была занята, она находит время для того, чтобы пойти с ним в садик погулять, как она говорит — «подышать».
Если ребенок плохо ел за завтраком, это очень беспокоит родителей.
Всё это, конечно, правильно, хорошо.
Но почему-то их нисколько не волнует, что Кира разгуливает по столу, топчет чистую скатерть, которую, по словам матери, ей так трудно стирать.
— Подумаешь, — говорит отец. — Прогулялся ребенок по скатерти… Что же, скатерть нам дороже ребенка?
К. сожалению, отец не может взять в толк, что и соседу не жалко скатерти, что сосед говорил о воспитании Киры, а не о сохранности скатерти.
Опыт Кира приобретает непрерывно. Этот опыт различен и многообразен. Он ко всему приглядывается, прислушивается, хотя со стороны кажется, что он занят только собой: бегает, играет, ест, смеется, плачет…
Можно написать большую книгу о том, что ребенок знает и понимает к двум годам жизни, и всё же не исчерпать всего накопленного им опыта, не проникнуть полностью в очень сложную систему его отношений с окружающим миром.
В квартире, где живет Кира, много комнат, и все они разные. В комнатах есть вещи, которые надо потрогать, с которыми необходимо познакомиться. В этих комнатах живут люди. Вот — отец. Он встает очень рано, делает зарядку (Кира тоже умеет), одевается, пьет чай, уходит на работу и возвращается, ест, пьет, читает газету, книги, включает радио, приносит игрушки, разговаривает, водит Киру на прогулку, смеется и сердится, ласкает и грозит, кричит и через несколько минут подхватывает Киру на руки…
Есть мать. Что о ней можно рассказать? От нее исходят теплота, нежность, к ней иногда просто хочется притронуться. А когда она уходит из дому, Кира бродит по коридору весь какой-то потерянный и повторяет:
— Мама! Мама!..
Он не зовет ее, — она ушла, это ему понятно. Он просто произносит слово «мама». Для себя.
Когда мама дома, Кира ходит по коридору, забредает к соседям, как будто забыв о матери. Но это не так. Он потому и спокоен, что знает — она здесь, рядом!