— Ах так! А ну стоять смирно, когда разговариваешь с командиром производства! Р-распустились, канальи! Я вас приструню! Вы у меня по шпагату ходить станете!
— Ваше благородие, не губите! Дети малы по лавкам сидят, плачут! Я исправлюсь!
— Ну то-то же!
Это была у Филимонова с Санькой давнишняя игра. Санька изображал дубоватого солдафона-начальника, а Серега хитрого, себе на уме, мужичка-новобранца, эдакого Швейка.
Однажды они увлеклись лицедейством и не заметили, как к ним подошли два профсоюзных деятеля из треста, которые объезжали прорабки с инспекцией на предмет бытовых условий рабочих, наличия аптечки, рукомойников, полотенец и прочего.
Инспектора с изумлением слушали несколько минут, как прораб распекает совсем забитого, униженного бригадира, а Филимонов, как нарочно, только выбрался из гидрокостюма, влезая в холодное, сырое нутро которого надевал обычно на себя всякую рвань, и возмутились.
Особенно один, старичок, пенсионер-общественник. Тот прямо-таки зашелся от негодования и явной возможности кого-нибудь разоблачить.
— Это вам, молодой человек, не старое царское время, это вам не частная капиталистическая лавочка, — кричал он, — совсем, я гляжу, парня замордовали — ишь как спину-то гнет, в лохмотьях ходит, благородием называет! А ты, чудак, ненормальный, что ли? Где живешь, не знаешь? Ты не робей, — учил он Филимонова, — ничего он тебе сделать не сможет. Сразу к парторгу беги или в постройком, к общественности, ежели снова мучить станет. Не для того мы власть нашу народную устанавливали, чтоб такие... такие вот прошлые осколки рабочего человека тиранили.
Старичок так яростно и лихо, будто в кавалерийской атаке, насел, что Санька растерялся.
— Позвольте... — начал он и улыбнулся.
— Не позволю! — заорал общественник и шагнул к Филимонову: — Ну а ты чего молчишь? Чего стушевался-то?
Филимонов не ударил в грязь лицом. Он потупился, неуклюже затоптался на месте, поскреб в затылке.
— Дак ить, как жа, — забормотал он, — ить начальство жа... Захочут, ить с кашей съедять... Вы-то што — такой добрый старикашечка — приехали и уехали, и нетути вас, а оне меня плетьями прикажуть... батогами!
— Что-о-о?! — Инспектор чуть не упал. — Плеть-ми-и-и?! Да куда ж это мы попали!
Он бросился к своему спутнику, но тот понял уже, что их разыгрывают. Видел, как незаметно подмигнул Саньке Филимонов, видел, что прораб изо всех сил сдерживается, чтоб не расхохотаться, и тоже включился в розыгрыш.
— А в общем-то что ж... В общем-то, по-моему, правильно поступает товарищ, — задумчиво протянул второй инспектор, — их ведь плетьми не стегать, совсем распустятся. — И деловито поинтересовался: — А чем стегают-то: лозой или опояском?
— Шлангом. Или кабелем бьють. Свинцовым, — браво доложил Филимонов. — По чем ни попадя. Ужасть!
Остолбеневший общественник замер на месте, подозрительно оглядел всех троих и медленно, как в трансе, направился к двери. И Санька увидел, как жилистую шею его и бледные, прозрачные уши заливает густой, с синюшным оттенком румянец.
И тут Санька испортил всю игру, не выдержал. Он сложился пополам, и его стало корчить от хохота. Ему дружно вторили Филимонов и второй инспектор.
Старичок глядел на них, глядел и вдруг обиделся. И кинулся вон из прорабки.
Еле его догнали. Еле уговорили вернуться.
И Санька и Филимонов, глядя на гневное его лицо, почувствовали искреннее раскаяние.
Старичок был милый человек. И в том, что у него отсутствовало чувство юмора, был он не виноват. А они, два взрослых балбеса, как дети, разыгрались, и вот обидели старательного человека.
Все это Филимонов и Санька сказали инспектору совершенно искренне.
Дело испортил второй инспектор. Когда старичок уже начал размякать и сдаваться, он в самый неподходящий момент вновь расхохотался, приговаривая:
— Кабелем бьють!
И все сорвалось.
Обиженный вновь ощетинился и ушел и написал докладную, где говорилось, что прораб с бригадиром паясничают в рабочее время, как клоуны балаганные, «оскорбляя кривлянием своим и смехом серьезных людей».
И была обоим хорошая выволочка в управлении.
Видно, Санька и Филимонов одновременно вспомнили грозного старичка-инспектора, потому что вдруг замолчали, переглянулись и прыснули.
— А запугал тебя дед, запуга-а-ал! — сказал Филимонов. — Ишь, сразу умолкли, ваше благородие, и даже оглянуться изволили по сторонам.
— Запутал, — согласился Санька и вдруг посерьезнел. — Слушай, Сергей, а не рано ли мы крепь вынули? Не обвалится траншея?