«И все же...» Гровс озадаченно прервал желанную мысль. Нельзя принимать медицинский персонал курортного острова за доверчивых простаков. Найдется знающий свое дело специалист, а уж ему, Гровсу, именно такого лечащего врача и подберут — кому, как не Гровсу, здесь будет оказано достойное внимание, — и вот этот специалист первым раскусит хитрую задумку пациента. Конечно, все станет известно на континенте, и уж тогда господин Гровс не рассчитывай на дружескую поблажку из-за Талума...
Он вспоминал, на кого может положиться из тех, кто на континенте, — из числа своих друзей. Придирчиво перебирал одного за другим. Нет, ни на одного не может рассчитывать. Какие это друзья?! У каждого свои расчеты — он это хорошо знает, — каждый удобно присосался к так называемому общему делу, крепко присосался, потому что работы, похожей на ту, что проводилась на Талуме, много и она надолго, а это значит — источник обогащения надежный. Кто же из так называемых друзей станет с риском для себя защищать Гровса? Ведь нетрудно будет установить подлинное положение вещей, если возникнет сомнение о Гровсе, о состоянии его здоровья, и тогда вроде бы надежные компаньоны станут самыми беспощадными врагами. Иными они не могут быть, коли дело коснется их кровных интересов, их благополучия.
Среди прозрачных, почти не различимых в воде медуз Гровс увидел одну необычную. Она переливалась фиолетовым, синим и даже оранжевым цветом. Эта наверняка живая — очень уж усердно шевелились ее волнообразные края, и не просто шевелились, а с точно заданной целью, так как продвигалась она вдоль берега. «Это похоже на меня. Среди безликих медуз самое заметное пятно... Они на континенте, а я черт-те где... Вот и следят во все глаза за этим пятном...»
Гровса даже передернуло от мысли о том, как отнесутся к нему, если к так называемым проступкам на Талуме добавится обвинение в симуляции. А он только что серьезно допускал возможность длительного пребывания на курорте и своей мнимой болезни... С потрохами сожрут, ни одного доброго слова не скажут! Даже злорадствовать станут, потому что появится возможность продемонстрировать его, Гровса, никчемность и на его фоне — свою преданность общему делу кампании.
Вот и привел в порядок свои встревоженные мысли, вот и передохнул на курортном острове...
Гровс почувствовал усталость. Он вернулся к полосатому тенту, постоял рядом с кушеткой, словно решая что-то, сел на нее. Осмотревшись, обратил внимание на то, что берег пустынный — не видно ни одного человека, — на то, что и около отведенного для отдыха особняка никто не занимался ни уборкой дорожек, хотя следовало бы смести песок, ни каким-либо другим делом.
В окружавшей его пустоте Гровс почувствовал тягостное одиночество. Умри сейчас вот на этой кушетке, никто не охнет. И зачем все ослепительное сверкание моря, какой прок от роскошного особняка, увитого лианами, много ли радости от сознания безграничной возможности использовать все это, когда, повернись только, наверняка встретишь чей-то недремлющий, наблюдательный глаз, когда не сделаешь ни одного шага, который бы остался без внимания тех же «друзей» на континенте!
Можно бросить все на свете, перевести деньги в надежный швейцарский банк и исчезнуть с глаз людских. Замени свое имя, приобрети новый паспорт, устройся на постоянное жительство там, где душа пожелает, только тогда, может быть, почувствуешь настоящую свободу и... счастье. Если б действительно то была настоящая свобода и подлинное счастье!
Но разве бесследными останутся его хлопоты с переводом своих накоплений в швейцарский банк, с негласным оформлением новых документов? А что изменится, если ему удадутся все его планы? Мир не перевернется согласно его желаниям, порядки везде остаются давно установившимися порядками, и не под силу ни одному человеку поломать их, изменить, приспособить к своим интересам. Приспособиться самому — это другое дело. Но ведь он, Гровс, только и делал всю жизнь, что приспосабливался. То к работе на континенте, то к порядкам в связи с научной работой на Талуме, то к своим так называемым друзьям — компаньонам... Из-за своих интересов приспосабливался, а как же иначе, зачем ему интересы тех самых друзей?! Ну и стоит ли уединяться, если без очередного решения вечной проблемы приспособления к новым условиям жизни не обойтись? Стоит ли вообще тратить время, силы, здоровье на какое-то переустройство своей жизни? Ничего хорошего не получится — чувствует он это всеми своими нервами.
Мир огромен, возможности хорошо пожить безграничны, а чувствует он себя словно замкнутым в клетку. Никуда не вырвешься! Такая она, жизнь... Значит, не совсем безграничные возможности: выходит, что деньгами своими не всякую проблему решишь, не всякую клетку откроешь...