Все же усталость брала свое. Иван Андреевич все больше и больше напрягался над очередными страницами. Буквы порой расплывались. А ведь так можно пропустить важные подробности.
— Хватит, — наконец произнес Иван Андреевич.
Лежа в постели, он чувствовал, как немеют ноги, руки; понимал — наступает забытье.
Когда проснулся, то по привычке протянул теплую, распарившуюся за ночь руку к холодной, с толстым декоративным стеклом, тумбочке, что всегда стояла у его кровати, На этот раз тумбочки не было, значит, не было и часов, чтобы определить время. Открыл глаза. Вмиг вспомнил, где он. Странно, подумал прежде всего не о Центре под прозрачным куполом, а о духоте в самолете после приземления на Талуме...
С веранды доносились мужские голоса. Разобрать можно было только отдельные слова. И по тому, что разговаривавшие то и дело переходили на шепот, Иван Андреевич понял: его ожидают и в то же время осторожничают, боясь разбудить. Ему всегда было неловко, если он заставлял ждать себя.
На веранду вышел всего через несколько минут после того, как проснулся, был тщательно выбрит, аккуратно одет. Сейчас неплохо бы сменить сорочку, но она осталась в саквояже. И все же полосатый воротничок на Иване Андреевиче был без единой складки, брюки, пиджак — словно из-под утюга.
Первым навстречу поднялся с диванчика Гровс. И опять Иван Андреевич отметил его сутулость, больную, перетягивающую все тело вперед, лысую голову.
— Рад видеть, господин Петраков! — пророкотал он. — Как отдыхали? Удобно ли здесь? Если хотите, то оставайтесь в этой квартире. Уважаемый Уоткинс со своими причудами способен лишить хорошего настроения даже ангела. Так что, если вас устраивает здесь, то оставайтесь.
Рядом с Гровсом стоял Уоткинс. Черная с россыпью белого горошка бабочка, внимательно ожидающие встречного взгляда глаза. Учтиво пожал руку.
— Я вам кое-что скажу, — ответил на его вопросительный взгляд Иван Андреевич.
Улыбался Жак, ожидая рукопожатия Петракова. Беззаботностью, ощущением радости жизни веяло от него. В петлицу серого пиджака была воткнута бледно-розовая гвоздика. Цветы не попадались еще на глаза Ивану Андреевичу. Оказывается, есть они здесь, такие же, как и в открытом, без купола, мире. А может быть, они не свои, а привезенные? Рыжеватые волосы Жака волнисто спадали на виски, на впалых щеках играл румянец.
— Я только что принимал морскую ванну. Вы любите морские купания? Каждый раз я заново на свет нарождаюсь, — приветливо говорил Жак.
Был и незнакомый. Невысокого роста, коренастый, он вразвалочку, покачиваясь, подошел к Ивану Андреевичу, склонил голову в поклоне, и его редкие, будто из старой бесцветной пакли, волосы, напомаженные бриллиантином, не сдвинулись при этом, не нарушили пробора.
— Хаббарт, — представился он. На Ивана Андреевича смотрели сквозь круглые стекла очков в золотой оправе узкие, хитроватые глаза, на губах неподвижная улыбка восточного дипломата.
Его отгородил собою Гровс.
— Господин Петраков, примите приглашение вместе позавтракать. — Он развел руками, как бы объединяя жестом себя, Жака, Уоткинса и Хаббарта.
— С удовольствием. Благодарю вас. — Иван Андреевич отыскал глазами Уоткинса. — Мне кажется, маловато той предпосылки, с которой я ознакомился, чтобы вам окончательно избрать направление для такого весьма серьезного эксперимента. Вы не находите?
— Что вы, господин профессор! Предпосылка вполне достаточная.
Уотнинс взглянул на Гровса, на своих коллег по Центру. Всем видом показывал, что разговаривает с Петраковым на равных. Глаза так и блестели: на равных!
— Господин профессор! Животные, которые находятся в спячке, устойчивы к инфекции. Заразим того же крапчатого суслика... Он не заболеет до тех пор, пока не проснется. Но стоит наступить активному состоянию, и грызун сразу начинает болеть. Такую особенность живого организма надо использовать для решения нашей общей проблемы продления жизни человека.
— Все действительно так, — Иван Андреевич согласно кивал. — Все это хорошо известно. И все же — маловато...
— Я упорно ищу средство, которое отодвинуло бы время старческих изменений в центральной нервной системе, — все более оживлялся Уоткинс и глядел уже мимо Петракова на отвернувшегося Гровса. — Найти такое средство — значит отсрочить увядание всего организма, отодвинуть наступление смерти. Как вы смотрите в связи с этим на гипотермию? Жаль, недооценивают в научных кругах это направление. Но я веду исследования и по этому пути. Посредством гипотермии можно изменять состояние центральной нервной системы за счет разницы в температурных коэффициентах различных биохимических и физиологических процессов...