Потом Иван Андреевич нетерпеливо осматривал бассейн. В стене, у самого дна, темнело огромное отверстие, туда с силой всасывалась вода. На поверхности, в воронке, крутились обрывки водорослей и устремлялись вниз, в горловину. Сколько времени уйдет, пока водоросли окажутся в открытом океане? Стоит ли на их пути фильтр или простая решетчатая заслонка? Нет, не минутное это дело. Таким путем отсюда вряд ли выберешься.
Растерянный, взволнованный, он пришел к бетонной стене. Черта с два! Ни одной скобы, ни единой зацепки, чтобы подняться на нее. А если забраться на самый верхний этаж какого-либо здания?
Безвыходно...
Еле переступая со ступеньки на ступеньку, Иван Андреевич взошел на веранду. Дверь квартиры была открытой — это он, уходя, не запер. Бросил саквояж и кое-как добрался до кресла.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Сутки, а может быть, вся неделя? Сколько времени прошло с той минуты, когда Иван Андреевич остался один в своей квартире? Да не все ли равно? Помнится, кто-то приходил, оставлял поднос с завтраком ли, с обедом ли. Потом снова появлялся, и поднос исчезал. Регина? Кажется, Регина. Да, это она присаживалась к кровати, прикладывала ко лбу Ивана Андреевича ладонь и подолгу смотрела в лицо.
День, два, три... Кому нужен отсчет времени? От какого часа? Когда здесь начинается день, ночь? В комнате постоянно тлел блеклый ночник, и его огонек казался единственным источником света. При его тусклом освещении от карандашей на письменном столе, набитых в узком пластмассовом стакане, по потолку тянулись длинные тени. Они перекрещивались, то образуя подобия букв, очертания трехгранных колб, то напоминая серые длинные полосы асфальтовых дорог на заснеженной равнине Центральной России.
От тоски, от сознания безысходности Ивану Андреевичу порой так и чудилось, что над головой не потолок, а зимняя степь. Чем больше всматривался в нее, лежа на кровати, тем явственнее проступали из легких теней и паутинчатых трещин знакомые всхолмления, перелески, повороты.
Свой отпуск он обычно делил на две части: половину срока использовал зимой, а половину — летом. В зимнее время — а это приурочивалось к школьным каникулам — с женой и сыном выезжали за город, на базу отдыха, и целыми днями ходили на лыжах. Когда истекал срок пребывания на базе отдыха, возвращались в город и на машине ехали к бабушке, на Хопер. То-то радости было! Они не утомлялись от постоянного снежного сверкания по обочинам шоссе, от ровной монотонности прямой асфальтовой ленты.
Бабушка в день их приезда то намеревалась бежать к соседке за свежей печенкой к обеду (хряка зарезали, страсть какой большой!), то рвалась в магазин за сладостями. Успокаивалась после того, как Иван Андреевич приносил из багажника городской, обернутый в хрустящие бумажки провиант. Бабушка радостно охала и смеялась.
Рано утром Иван Андреевич будил Артемку. Они брали лом, пешню, топор, лопату и уходили за огороды, на старицу Хопра. Летом эта старица не проточна, но весной, в половодье, образовывается безбрежный разлив, и вольная, разгулявшаяся вода срывает плетни, поднимает забытые в лесу штабеля черной ольхи, несет коряги, доски, темные от вмерзших клоков сена и конского навоза льдины. Ничто не остановит эту стихию!
Рыбы в старице полным-полно. Зимой, в жгучие морозы, даже после неожиданной оттепели, душно ей в стоячей воде; она лезет в каждую дыру во льду, тычется носом к любой свежей струе. Стоит прорубить лунку, как полосатые черноспинные щуки жесткими палками всплывут на поверхность, и кажется, опусти черпак — и бери. Но от первого же всплеска воды они исчезают. Лишь всмотревшись в глубь, можно увидеть, как за нижним зеленым краем лунки настороженно высовывают носы наголодавшиеся по воздуху щуки. Рядом с ними, не боясь извечных врагов своих, также ждут очереди к воздуху мелкие плотвички. Общая беда утихомирила кровожадность щук, вытеснила у плотвы постоянный страх при виде полосатых разбойников.
Иван Андреевич осматривал берег, льдистую снежную равнину старицы, вспоминал, где глубина, а где отмель, выбирал подходящее место, чтобы лед не лежал на дне, но и не был на большой, мрачной глубине. Выбрав, он разгребал сугроб, по шершавому от пристывшего снега льду чертил лопатой круг больше двух метров в диаметре, внутри намечал еще круг, но уже небольшой, как пень старой ивы. Вместе с Артемкой брали лом и пешню и начинали долбить. Поначалу было трудно, лед не поддавался, от каждого удара образовывалась лишь небольшая воронка. Постепенно эти воронки сливались в одну впадину, намечался твердый уступ с полосатыми следами от ударов. И вот тогда колоть лед становилось удовольствием.